Высшее командование красной армии не могло смириться с тем, что отряд Каретника, загнанный в тупик на другом конце полуострова, смог пробить брешь в развернутом там плотном заслоне и ускользнуть из мышеловки. Войска, брошенные на его преследование, в том числе латыши, не проявили особого рвения, чтобы его догнать, вероятно, из-за недавнего боевого побратимства; поэтому красным военачальникам пришлось использовать войска, стоявшие в тылу на континенте, которые не участвовали во взятии Перекопа и не знали, что им предстоит сражаться с победителями белых.

    Красные войска наводнили окрестности, чтобы помешать махновцам вернуться в Гуляй-Поле. Повстанцы были остановлены поблизости Михайловки, они были окруже-ны дивизией курсантов - ленинских юнкеров, - сорок второй стрелковой дивизией, интернациональной кавалерийской бригадой и 4 дивизией красной кавалерии под командованием Тимошенко1. Численность повстанцев еще велика: 1000 человек кавале-рии, 300 тачанок, 250 пулеметов и 6 пушек. Однако соотношение сил диспропорци-онально: они сражались один против двадцати! И это не самое главное; им особенно не хватало боеприпасов, так как красная армия предусмотрительно прекратила снабжение после взятия Перекопа и Симферополя. 30 ноября они уклонились от столкновения с первым подразделением противника, затем, на следующий день, 1 декабря, в селе Тимо-шевка на протяжении целого дня они атаковали 42-ю дивизию красных, которая понесла тяжелые потери. Следующей ночью они овладели Тимошевкой, взяли в плен целый полк противника и пополнили свои запасы оружия и боеприпасов. В этот момент они совершили крупную ошибку - сам Махно ее бы, несомненно, избежал, - не оторвавшись немедленно от противника и позволив ему перегруппировать силы, подходившие со всех сторон к Тимошевке. На рассвете повстанцы отразили все накатывавшиеся волнами вражеские попытки штурма, даже контратаковали, но из-за нехватки боеприпасов были вынуждены во второй половине дня оторваться и уйти в сторону Михайловки, где они опять были взяты в клещи кавалерией и артиллерией противника. Шестьсот повстанцев героически погибли, остальные рассредоточились мелкими группами и попытались пройти через ячейки сети, расставленной вокруг них. Еще двести повстанцев были перехвачены и порублены интернациональной кавалерийской бригадой (состоявшей из немцев, венгров и других бывших военнопленных, перевербованных Москвой). Более половины этого отважного отряда - самой сильной боевой единицы из всех участвовавших в боях на протяжении гражданской войны - погибло, таким образом, в этом неравном бою. Оставшиеся в живых прорвали в нескольких местах железное кольцо красных. Последняя небольшая группа из 250-300 всадников соединилась с Махно 7 декабря в греческом селе Керменчик в 80 км на восток от Гуляй-Поля.

    Путь движения Махно Путь движения бронеотряда

    Встреча была драматической. Марченко и Тарановский, которые вели отряд, заявили с горькой иронией, что они имеют «честь сообщить о возвращении крымской армии». Марченко добавил: «Да, братики, вот теперь-то мы знаем, что такое коммунисты»2.

    Махно оставался мрачным, он был глубоко потрясен при виде небольшого числа оставшихся в живых из 1500 отборных всадников, ушедших месяц назад. Он молчал и пытался овладеть своими эмоциями. Повстанцы созвали общее собрание. Уцелевшие рассказали, как Каретник и его штаб были предательски схвачены и немедленно рас-стреляны. Махновцы, возмущенные и разъяренные этим чудовищным предательством, с тех пор будут драться с ужасающей жаждой мести.

    Красная армия выставила против повстанцев две трети общего числа войск, сконцентрированных против Врангеля, что составляло около 150 000 бойцов на передовой, собранных из пяти армий: 6-й армии (59 404 человек со штабом и другими службами), 4-й (81 339), 13-й (26 356), 1-й (21 089) и 2-й конной (15 257)3. В это время красная армия насчитывала всего пять с половиной миллионов мобилизованных, из которых 130 000 бывших царских офицеров. 5 декабря было принято решение сократить это значительное количество на два миллиона, чтобы облегчить возврат к нормальной жизни. Это - по официальной формулировке, но на самом деле эта армия в целом, как мы могли в этом убедиться, не отличалась боеспособностью и ложилась непосильной тяжестью на население, вынужденное ее кормить и давать ей кров. Следует отметить, что из демобилизованных латышей, которые служили подручными войсками режима, более половины пожелали вернуться домой в буржуазную Латвию, в 1921 г.; остальные, вероятно слишком скомпрометировавшие себя, предпочли остаться на ленинской территории4.

    Стратегия, разработанная Фрунзе против махновцев, была направлена на то, чтобы образовать три концентрических линии окружения вокруг их главной базы - Гуляй-польского района, заставить их, таким образом, отойти к побережью Азовского моря и там уничтожить. Однако «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается», и Фрунзе с 5 по 15 декабря пришлось издавать приказ за приказом, очень детальных и содержащих много пунктов, чтобы уточнить эту операцию. 5-го он «отдал приказ о концентрическом наступлении, начиная с северо-запада, севера и востока, чтобы прижать остатки махновских отрядов к Азовскому морю и безжалостно их уничтожить»; повстанцы из районов Павлограда и Новомосковска должны быть прижаты к Днепру и также истреблены. 11 декабря все красные войска должны «сделать ход на шахматной доске, чтобы воспрепятствовать любому прорыву махновцев», и тщательно прочесать всю территорию5. Приказ от 6 декабря требовал проводить тщательные обыски по всей занятой местности и расстреливать всех, у кого будет найдено оружие. В тот же день «ликвидация Махновщины и бандитизма на Украине признана как государственная задача первейшей важности» военно-революционным советом Советской республики. Все проявления «неподчинения, несогласия и легкомыслия должны безжалостно караться6». Слова «безжалостный» и «уничтожение» постоянно повторяются в приказах Фрунзе. Его самого постоянно подгонял Ленин, который решил, что «надо ежедневно в хвост и в гриву гнать (и бить и драть) Главкома (С.С. Каменев. Ред.) и Фрунзе, чтобы добили и поймали Антонова и Махно».7

    «Битые» и «дратые» ежедневно в хвост и в гриву, в свою очередь, красные войска делают все, что в их силах, но безуспешно, как раз наоборот; по словам официального представителя красной армии М. Рыбакова: «Махно разгуливал в этом районе, как ему хотелось, вынюхивал, нацеливался и вдруг делал, где было нужно по его соображениям, стремительный наскок, брал какую-либо бригаду или полк в плен, отнимал обозы, патроны, орудия и т. п., выскакивал из кольца на простор». Это было возможно, по мнению автора, благодаря поддержке населения и махновской службе разведки, использовавшей агентов, переодетых самым неожиданным образом: «То под видом нищих, то красноармейцев, ищущих свои части, или рабочих с шахт, покупающих на уголь хлеб, то раскаявшихся дезертиров, даже бывших коммунистов, обиженных женщин - вдов и сирот, ищущих «защиты и правого суда» и т. п.»8. Отлично информированный таким образом о расположении противника, Махно наносил удары, где хотел и как хотел. Брова, командир отряда из 600 махновцев, действовавшего в районе Павлограда, 2 декабря в с. Комар разгромил бригады красных конников; 3 декабря, снова в с. Комар, сам Махно во главе 4000 повстанцев раздавил бригаду красных киргизов; Рыбаков уточняет:

    Получалось впечатление, что Махно всюду и везде бьет, что нет ему отпора, что он неуловим и, следовательно, борьба с ним нашими силами невозможна. Разгром кирбригады помимо всего, совершенно деморализовал дух бойцов, они потеряли абсолютно веру в свои силы, в свое уменье, и страх перед лихой рубкой «повстанцев» подавил их настолько, что они оказались неспособными выехать в разведку днем на одну версту от села на ровной местности. Такое настроение передавалось и другим кавалеристам.

    12 декабря Махно соединился с отрядом Удовиченко и овладел Бердянском, зарубив саблями 86 чекистов и коммунистов. 14 декабря он столкнулся с многочислен-ными войсками противника в Андреевке и взял в плен полностью две дивизии, то есть 20 000 человек! Для них был организован митинг, на нем объяснен смысл борьбы повстанцев, и те, кто этого хотел, могли записаться в ряды махновцев, остальные - отпущены. Новое пополнение не всегда было очень надежным, некоторые быстро дезертировали и шли докладывать красному командованию о расположении махновцев; благодаря этим сведениям позиции повстанцев выдавались, и 16 декабря обе стороны сошлись в большом бою под Федоровкой. Все красные дивизии устремились туда в страшной суматохе, дело доходило до того, что они обстреливали друг друга! Из-за того, что все, в том числе махновцы, одетые в одинаковую униформу! Вначале красный полк попал в плен к махновцам, затем в результате контратаки освобожден своими. Бой, который происходил в мороз - 17°, закончился вничью, но поскольку повстанцы ушли, оставив черное знамя с девизом «С угнетенными против угнетателей, всегда!», красное командование решило, что оно одержало победу. 17 декабря Фрунзе направил Ленину телеграмму такого содержания: «Сегодня окончательно определились результаты упорных боев с отрядами Махно. Махно, прорвавшись 14 декабря сквозь тройное кольцо обложения, двинулся в количестве до 7000 бойцов при 8 орудиях на север. В районе Федоровки он был встречен войсками 4 заградительной линии и после ожесточенного боя, начавшегося с вечера 16/XII и продолжавшегося до глубокой ночи 18, был разгромлен»; он считал таким образом, что нанес смертельный удар по Махновщине9. Рыбаков, детально описавший битву, придерживается другого мнения и оценивает потери махновцев всего в 500 человек! Фрунзе сознательно исказил результат, чтобы приуменьшить свое полное поражение и избежать, таким образом, слишком большого «дерганья» и «тормошения» со стороны «хозяина».

    Махно вначале считал, что, разбив несколько дивизий, он сумеет разгромить наступление противника; факты умерили его оптимизм, он понял, что имеет дело с бесчисленными красными войсками, цель которых его окружить и подавить числом. Он отреагировал моментально, и в этом еще раз проявился его стратегический гений: он разделил свои войска на несколько отрядов и рассредоточил их по региону, затем сам с двумя тысячами партизан отправился вначале на север; по дороге он разгромил еще другие части противника, под Александровском пустил под откос поезд с чекистами и большевиками, переправился через Днепр, и, преследуемый сворой красных дивизий, углубился на территорию Киевской и Херсонской губерний. В трескучий мороз, через метели, его отряд делал ежедневные переходы по 80 км и неожиданно атаковал части противника, не подозревавшие о близости повстанцев. Повсюду махновцы били угнетателей народа, олицетворяя, таким образом, народную месть: чекисты, милиционеры, карательные отряды, члены продотрядов, большевики, все почувствовали эту суровую кару. 19 декабря штаб бригады петроградских курсантов был захвачен врасплох и уничтожен. Среди жертв этой ураганной атаки с удивлением обнаруживаешь бывшего генерала царской армии Мартынова, бывшего полковника Дрежевинского и высшего офицера царской армии Матвеева в компании со многими большевистскими политкомиссарами10.

    3 января 1921, также застигнутый врасплох вместе со своим штабом, погиб известный большевистский военачальник А. Пархоменко, близкий к Буденному и Ворошилову11. Один из командиров красной армии Павел Ашахманов, оставшийся в живых член петроградской курсантской бригады, не в силах скрыть своего восхищения Махно и его тактикой:

    Афоризм, что «война не вся еще заключается в книгах, и правильно устроенной голове надо отдать предпочтение пред сильно начиненной», как нельзя более подходит к командарму «Повстанческой» - Нестору Махно.

    Нельзя, конечно, допустить, что он шел путем Наполеона, который, открывая секрет своих побед, говорил: «мои действия приписывают моему таланту, а я всегда поступал в согласии с великими полководцами и их словами»; нельзя также допустить, что он следовал наставлению Суворова, говорившего: «читай Александра, Ганнибала, Юлия Цезаря или Бонапарта».

    Здесь мы, несомненно, имеем дело с «правильно устроенной» головой, и - что особенно интересно, - все его тактические «благоразумные решения» неизбежно подтверждали непреложность и незыблемость основных законов тактики. Рассмотрев ряд наиболее ярких моментов его борьбы, мы должны притти к этому выводу. Махно отлично учел значение моральной силы бойца, и первое, что он постарался сделать, это - влить в нашу Красную армию смертельный яд разложения. Он спешит своей тактикой отделить тело от головы и сердца; он широко оповещает амнистию красноармейцам и беспощадную расправу с командирами и комиссарами. Среди своих же бандитов он всячески поднимает дух и обеспечивает себе успех своеобразной моральной подготовкой бойца перед боем: пьянством, безнаказанными грабежами.

    Махно отлично учитывает значение личного обаяния полководца и, не задумываясь, бросает на весы военного равновесия последний резерв, - самого себя. Из всех рискованных положений он лично выводит свои войска. Также отлично он учитывает и все элементы обстановки 18-19 декабря 1920 года, когда вьюга и морозы, казалось, делали невозможными какие-либо операции, когда в двух шагах люди не могли различить человека от лошади, именно в эту ночь Махно делает беспримерный 80-верстный переход и как коршун налетает на штаб Петроградской бригады. Каждый кустик, бугорок, овражек, - все учтено, все взвешено им. Разведка, связь и охранение отлично налажены в его армии. Он отлично знает не только наши слабые части, но и отлично учитывает удельный вес командиров.

    Ударом на Бердянск он разметал спешенную кавбригаду; прорываясь из Андреевки, он наносит удар частям наиболее слабой N дивизии, которая получает в нашей армии название «отдел снабжения Махно»; у Токмака настигает наши маршевые кав-эскадроны и бьет смело и отчетливо, ибо отлично учитывает качества комбрига, называющего 3-верстную карту 3-дюймовкой.

    Не плох Махно и в организации походного движения и своего тыла. Быстроту разворачивания боевого порядка он обеспечивает сокращением глубины колонны, движением обоза в четыре ряда компактной массой, окруженной кольцом кавалерии. Марш-маневры его поразительны по быстроте, простоте и смелости. В организации тыла Махно удивительно метко уловил суворовские заветы: «идешь в бой, - умножай войска, опорожняй посты, снимай коммуникации». Тыла у Махно нет, - все его органы снабжения там, где он. Принцип самоснабжения обеспечивает ему в каждом пункте все необходимое. Демонстрирует он лихо, просто и определенно: «ударь вправо, уходи влево», - бьет на Бердянск, а уходит на Гуляй-Поле.

    На одном месте более дня или ночи не остается, чтобы не быть основательно окруженным. В случае неудачи отходит врассыпную. Прорывается из Крыма мелкими партиями в разных пунктах, а точка сбора одна, - Гуляй-Поле. Как образцовый партизан, не обременяет себя пленными и под Андреевкой бросает нам 1200 красноармейцев N дивизии. Также решительно разделывается он со своими хвостами - обозами и в нужную минуту бросает эту приманку нашей кавалерии, а сам тем временем уходит быстро и далеко.

    Партизан Махно поистине отчаянный и предприимчивый. Первый раз Махно дает себя окружить у Бердянска и тем заставляет стягивать к югу наши войска: добыча заманчива, перегруппировываемся энергично, но Махно находит, что еще недостаточно оттянул наши войска к югу, и у Андреевки дает еще раз окружить себя. Здесь, когда стягиваются почти все наши части и когда он удостоверяется, что путь на север очищен, - молниеносным ударом вырывается из кольца, оставив наши войска в недоумении у разбитого корыта. Через несколько дней он уже переправляется у Александровска через Днепр, а через неделю-другую уже маневрирует у Белгорода.12

    В этом удивительном воздании должного доблести со стороны порока, Ашахманов забывает только то, что Махно сражался за социальную революцию и свободу, тогда как он служил узким интересам большевистской партии-государства и жаждал только получить пару медалей на свою грудь. Это различие объясняет многое.

    Командование красной армии поручило задачу преследования Махно «летучему корпусу» под командованием Нестеровича, состоявшему из лучших частей пяти армий, которые провалили пресловутую операцию по окружению. На этот летучий корпус была возложена задача преследовать по пятам повстанцев, чтобы не дать им малейшей передышки и облегчить действия двух лучших дивизий красных казаков, под командованием Примакова и Котовского. Махно должен был продемонстрировать все таланты, которые ему приписывает Ашахманов, чтобы ускользнуть из ужасных тисков. Аршинов, участвовавший в этом опасном переходе, описывает крайнюю серьезность ситуации:

    Все пути были отрезаны. Местность - могила: скалы и крутые балки, покрытые льдом. Двигаться можно было лишь невыносимо медленно. А со всех сторон беспрерывный артиллерийский и пулеметный огонь. Никто не видел выхода и спасения. Но в то же время никто не хотел позорно разбегаться. Все решили умирать вместе, один около другого.

    Невыразимо тяжело было глядеть в это время на горсть повстанцев, окружен-ных скалами, небом и вражеским огнем, преисполненных вдохновенной решимости биться до последнего и, в то же время, уже обреченных. Боль, отчаяние и особенная грусть охватывали все существо. Хотелось крикнуть на весь мир, что совершается величайшее преступление, что убивается и гибнет героическое в народе, - то, что он выделяет из себя в героические эпохи.13

    Махно, в то время раненный, показал чрезвычайную силу души и невероятные ресурсы своего тактического гения и сумел все же избежать неминуемого уничтожения, которое, казалось, подстерегало отряд. Он ушел до границ Галиции, затем поднялся к Киеву, вновь перешел Днепр и оказался как будто чудом в Полтавской губернии. По-прежнему преследуемый красными казаками, он поднялся еще выше на север, и ему удалось уйти от своих преследователей в Белгороде в конце января. Это был фантастический рейд более чем в 1500 км, совершенный через пять губерний, среди ежедневных боев и суровой природы. Конечно, он потерял весь свой обоз, свою артиллерию, свои пулеметы, не говоря уже о половине отряда, но теперь он мог в свою очередь взять инициативу в свои руки.

    Не в силах победить повстанцев на поле битвы, красные власти взялись за население на их территориях: 17 декабря Фрунзе отдал приказ окружить эти местности и подвергнуть репрессиям всех, кто внушал какое-либо подозрение14.

    Другие махновские отряды, оставшиеся на месте, в свою очередь осуществляли акты возмездия против чекистов, чиновников, милиционеров и грабительских отрядов, на которые возлагалась задача «реквизировать» все продовольствие у крестьянства. Рапорт комиссара по продовольствию Владимирова, представлявший ситуацию как катастрофическую, в высшей степени обеспокоил Ленина. Выйдя из себя, этот выдающийся человек выплеснул всю свою ярость на Склянского, секретаря военного совета большевистского режима:

    6.II.1921 г.

    т. Склянский!

    Прилагаю еще одно «предупреждение».

    Наше военное командование позорно провалилось, выпустив Махно (несмотря на гигантский перевес сил и строгие приказы поймать), и теперь еще более позорно проваливается, не умея раздавить горсток бандитов.

    Закажите мне краткий доклад Главкома (с краткой схемой размещения банд и войск) о том, что делается.

    - бронепоезда? (Рационально ли они размещены? Не курсируют ли зря, отнимая хлеб?)

    - броневики?

    - аэропланы?

    Как и сколько их используется?

    И хлеб и дрова, все гибнет из-за банд, а мы имеем миллионную армию. Надо подтянуть Главкома изо всех сил.

    Впервые напечатано в 1938 г. Печатается по рукописи15.

    На Х съезде партии в марте 1921 года, в самый разгар восстания кронштадтских матросов, он строго отчитал Фрунзе, напомнив ему о необходимости самой быстрой ликвидации Махно: «Это будет трудная, необычайная война. Но с Махно надо покончить. Желаю вам успеха!»16, а Троцкому он написал «за усиление военных мер к полному уничтожению Махно и т. п.»17.

    На этом же съезде, чтобы прижать к стенке внутреннюю контрреволюцию, перегруппировавшуюся под названием «Рабочая оппозиция», Ленин приравнял их к анархо-синдикалистам и махновцам. Правда, год назад он уже использовал тот же аргумент, чтобы ввести в замешательство лидера внутренней фракции, называемой «демократической централистской» (то есть выступавшей за действительное внутреннее функционирование в соответствии с демократическим централизмом)18.

    У Ленина были достаточные основания для беспокойства, так как махновцы не только нанесли поражение многочисленным красным частям, которые их преследовали, но также заставили кое-кого из своих противников осознать справедливость своей борьбы. В своих мемуарах Буденный, бывший старший унтер-офицер царской кавалерии, ставший главнокомандующим 1-ой красной конной армии, которому было поручено на протяжении всего этого периода воевать против Махно, рассказывает, что вследствие разгрома одной из бригад своей армии он вынужден был расстрелять командира бригады, политкомиссара и командиров двух полков для того, чтобы усилить волю к победе в этих частях. Буденный добавляет, что ему пришлось столкнуться с обес-покоившими его и Ворошилова, разделявшего с ним командование, фактами: «Справед-ливости ради отметим, что и бдительность среди конармейцев порой была не на высоте, такое наблюдалось даже и со стороны командного состава»19.

    Много красноармейцев сдавалось в плен, так как они знали, что им нечего бояться - махновцы расстреливали только офицеров и политкомиссаров; некоторые из красно-армейцев переходили на сторону махновцев, остальных отпускали, и они в большинстве своем попадали в руки специальных комиссий красной армии, которые их вновь возвращали в прежние части. Это великодушие оборачивалось иногда, таким образом, против махновцев, так как бывшие пленные вновь сражались против них и даже давали сведения о численности и расположении махновцев. Самым впечатляющим был переход на сторону махновцев командира 1-ой бригады 4-ой кавалерийской дивизии красных, Г.С. Маслакова, который поверг в глубокое замешательство своих начальников, присо-единившись 9 февраля 1921 в районе Павлограда со своей бригадой в полном составе к махновскому отряду Бровы. Много других красноармейцев по всей стране дезертиро-вали и присоединялись к множеству партизанских отрядов, боровшихся против большевистского режима, во имя возвращения власти народу в единодушно определенной форме свободных советов.

    Действительно, население после поражения белых поняло несостоятельность большевистских обещаний; оно стремилось отстоять свои права от покушений партии-государства, которая отняла у него завоевания революции 1917 года. Сотни тысяч партизан подняли восстание и поставили представителей режима в трудное положение. Советские историки назвали этот период «малой гражданской войной», она оказалась такой же губительной, как и война против белых, и стоила красной армии по официальной статистике, 170 000 убитыми в 1921 г. и 21 000 в следующем году.20

    Вся страна полыхала: Белоруссия, Россия, особенно Тамбов, где эсер Антонов собрал в начале 1921 г. сильную и хорошо организованную армию в 50 000 человек; Сибирь, где 60 000 партизан восстало только в западной ее части21, Кавказ и Кронштадт, неприступная революционная крепость, которая потребовала ответа у Ленина и его сообщников. Для большевистских руководителей, которые опасались, что будут все перерезаны распоясавшимися «мужиками», это было самое ужасное время. Они быстро пошли на уступки, сняли заставы на дорогах и другие преграды, препятствовавшие прямому снабжению между городом и деревней, восстановили частную собственность, заменили грабительскую продразверстку натуральным налогом, короче, дали задний ход на полной скорости, отложив на время свой идеологический арсенал в задний ящик стола. Главное для них было удержаться у власти, сохранить свое господствующее положение, а затем пересмотреть все в дальнейшем. В едином порыве были заключены на любых условиях торговые соглашения с Англией, Германией и всеми странами, которые этого пожелали. Через «гуманитарные» организации, подогреваемые симпати-зирующими буржуа, просили милостыню у Соединенных Штатов и других стран-производителей зерна, чтобы спасти от голода десятки миллионов крестьян (собранное зерно распределялось, естественно, под самым строгим контролем государственного аппарата). Параллельно усилилась борьба против повстанцев; красная армия уступила место специальным и чекистским подразделениям; используются полицейские провокации: чекисты внедряются в партизанские отряды, чтобы лучше их разоблачать и подавлять. Эта стратегия «кнута и пряника», хорошо известная всем авторитарным режимам, несмотря ни на что, спасла власть и способствовала ликвидации после многих лет интенсивной борьбы большинства повстанцев.

    На Украине, привилегированной территории из-за ее природных ресурсов, по-прежнему, по официальным данным, против Москвы в конце 1920 г. действовало 45 000-50 000 повстанцев. В последующие месяцы, в секретном докладе штаба по борьбе с повстанцами приводилась цифра 30 отрядов, объединявших 27 500 пехотинцев и кавалеристов, располагавших пулеметами и артиллерией. Отряд Махно был самым значительным: в нем насчитывали 2000 пехотинцев и 600 кавалеристов, 80 пулеметов, 10 пушек, 2 бронеавтомобиля с красноречивыми названиями «Смерть комиссарам-коммунистам» и «Батька Махно». Во время крупномасштабных операций число махновцев достигало 12 тысяч, в том числе 2500 кавалерии22.

    Фрунзе подтверждает эти оценки, считая, что имел дело с 15000 махновцев в декабре 1920 г.; с 5-6 тысячами на протяжении января и центральным ядром в 2500 пехотинцев и кавалеристов, располагавшим от 80 до 100 пулеметов, многими пушками в марте-апреле 1921 г.23

    Приспосабливаясь к новым условиям борьбы, повстанцы изменили свои структуры и свою деятельность. Это была первая партизанская война столетия, отличавшаяся от всех видов герильи и других подобных форм борьбы, известных в истории. Во-первых, предпочтение отдается скорости передвижения: от 80 до 100 км в день в некоторые периоды; с этой целью впереди отрядов в предусмотренные места отправлялись специальные посланцы, которые обеспечивали подготовку свежих лошадей и снабжение со стороны местных симпатизирующих махновцам крестьян, и регулярно собирали сведения о расположении противника. Во-вторых, ввиду большого числа и концентрации войск противника, предпочтение отдается маленьким отрядам из нескольких сот партизан, которые действуют в разных секторах и группируются только для важных операций. Некоторые подразделения остаются в благоприятных благодаря рельефу или растительности зонах и представляют собой базы для снабжения оружием и людьми. Во главе отрядов стояли испытанные махновские командиры, такие как Куриленко, Кожин, Савонов, Брова, Иванюк, Щусь, Удовиченко, Забудько, Пархоменко, Христовой, а также новые командиры, прочно укрепившиеся в их театре военных действий. Махно держал при себе Петренко, Белаша, Тарановского, Зиньковского и некоторых новых партизан для того, чтобы их обучить этой особой стратегии, затем, после ее усвоения, они уходили применять ее в других местах. Упомянутый выше секретный доклад красной армии указывает, например, что начальником штаба главного отряда Махно был некий Васильев, ответственным за службу разведки Сидоров-Павлович, командование разными подразделениями обеспечивали три бывших матроса Кийко, Лященко и Гура, командиром конницы был бывший старший унтер-офицер Долженко - почти все они новички в движении. Между прочим, почти все махновцы были одеты в униформу красноармейцев, что вводило в заблуждение их противников.

    Их тактика также была очень современной; все чувствительные точки - пути сообщения, линии телеграфа, посты охраны и наблюдения, разные склады и т.д. - систематически и регулярно уничтожались; все представители власти, будь-то чекисты, мобильные продотряды или чиновники, систематически подвергались революционной мести. Уделялось должное внимание пропаганде: Проект теоретической декларации движения и Устав свободных советов распространялись в тысячах экземпляров.

    Главное командование красной армии плохо переносило свои поражения. Буденный пишет, что ему и другим руководителям борьбы против Махно «было стыдно смотреть в глаза друг другу» и что он «с трудом подходил… к аппарату, когда вызывал командующий»24.

    Фрунзе и его главные стратеги и заместители - Корк, Эйдеман, Ворошилов и Буденный - внимательно изучали причины своих поражений и значительно изменили свою стратегию простого окружения. Они анализировали места столкновений и последовательные перемещения повстанцев, пытались их предвидеть, располагали сильные части на предполагаемом маршруте и поручали своим лучшим войскам загнать туда Махно. Использовались все современные технически средства: бронемашины, самолеты, бронепоезда и мобильная артиллерия.

    В марте 1921 г. во время восстания кронштадтских матросов, Махно отправил Брову и Маслакова во главе специального корпуса распространять пожар восстания в районах Дона и Кубани; Пархоменко был отправлен во главе другого отряда в Воронеж, в Россию; третий отряд в тысячу повстанцев во главе с Иванюком направился на Харьков. Сам Махно бороздил правый берег Днепра. Раненый в ногу, он передвигался на тачанке, однако пересаживался на лошадь, как только этого требовали обстоятельства, и неминуемо и постоянно был во главе отряда, лично управляя всеми маневрами. Махно вернулся обратно на левый берег Днепра и попал в ловушку вблизи Мелитополя. Он уклонился от части войск противника, на протяжении суток оказывал давление на остальные войска, осуществил форсированный марш на 60 км и опрокинул другую армию красных вблизи побережья Азовского моря. Затем он сократил численность своего отряда, послав Куриленко усилить партизанское движение в Бердянском и Мариупольском уездах, поставив перед ним в частности задачу преследовать и наказать чекистское подразделение, зловеще отличившееся расстрелом жены и грудного младенца одного из повстанцев25. Сам Махно продолжал колесить по региону вместе с Петренко, во главе отряда в 1500 конников и двух полков пехоты, разгромил много частей противника, среди которых был целый полк курсантов и захватил боеприпасы, оружие, артиллерию и лошадей. Два дня спустя ему пришлось столкнуться с новыми и сильными войсками красных; он их атаковал, находясь во главе своих партизан, но в одной их контратак «бесстрашный до безумия», он был тяжело ранен в пах. Его эвакуировали без сознания, на тачанке. Когда Махно пришел в себя, он разделил свой отряд на группы в 100-200 партизан, рассеял их во всех направлениях и остался один со своей знаменитой черной сотней.

    Махно хотел уйти в спокойное место, чтобы залечить свою рану, но ему пришлось сражаться по очереди с 9-ой дивизией красной конницы и другими свежими кавалерийскими войсками. Состоялась ужасная «рубка». Снова конец, казался, близок, повстанцы должны были погибнуть под ударами превосходящих сил противника, но последнее подразделение пулеметчиков-виртуозов пожертвовало собой, и позволило Махно выйти из фатального кольца. Перед боем его командир Миша, родом из Бердянского района, сказал: «Батько, вы нужны делу нашей крестьянской организации. Это дело дорого нам. Мы сейчас умрем, но смертью своей спасем вас и всех, кто верен вам и вас бережет; не забудьте передать нашим родителям об этом»26, затем его обнял и ушел, чтобы заставить противника дорого заплатить за свою жизнь. Махно в последующем будет вспоминать с большим чувством своих героических товарищей, благодаря которым он смог продолжить борьбу.

    7 марта 1921 г. V Всеукраинский съезд советов, организованный большевиками, объявил борьбу против «бандитизма», то есть против всех своих политических противников, «государственной задачей первостепенной важности». Одновременно он провозгласил амнистию для всех «бандитов», которые хотят раскаяться, амнистия распространялась до 15 апреля, а вскоре ее срок был продлен на месяц. По данным властей, этим воспользовались 10 000 повстанцев, чтобы сдаться, среди них были некоторые известные махновцы: члены штаба Зверев и Полено, Василий Шаровский, начальник артиллерии с начала движения, личный посыльный Махно и начальник организации тыла Вдовиченко27. Это кажется мало убедительным и, вероятно, было частью пропаганды, так как, например, последний из названных был, по словам Махно тяжело ранен и отправлен на лечение в Новоспасовку; взятый в плен, он подвергся сильному давлению чекистов, чтобы заставить его подписать заявление о переходе на сторону большевистского режима28. Наконец - ни в чем нельзя быть уверенным - вполне возможно, что некоторое число взятых в плен повстанцев, под угрозой немедленного расстрела, перешла на сторону власти. ЧеКа попыталась тогда использовать некоторых из них, чтобы разложить махновцев изнутри, но, как уточняет советский историк, они якобы были отправлены обратно или казнены своими бывшими боевыми соратниками. Эта пораженческая пропаганда сочеталась с жестокими репрес-сиями против раненых повстанцев и близких родственников. В случае обнаружения их ждала неминуемая смерть.

    Власть стремилась, несмотря ни на что, поднять себе цену в глазах населения; широкомасштабная пропаганда утверждала, что новые реформы и натуральный налог устраняют существовавшие до сих пор разногласия; крестьян больше в открытую не грабят, теперь они получают надлежащее возмещение, им платят немедленно и до последней копейки за реквизированные продукты и лошадей. Власть старалась произвести впечатление, что она раскаялась и не повторит больше свои прошлые ошибки, и что возвращение к мирной жизни решит все отложенные проблемы, при условии, конечно, что все «бандиты» и «враги радостной жизни» будут ликвидированы.

    Несмотря на все эти обещания, повстанцы продолжали партизанскую войну весь апрель и начало мая. Буденный и Махно встретились лицом к лицу в особых обстоятельствах. Кавалерия была признана мало эффективной в борьбе против махновцев и отправлена на Кавказ для подавления повстанческого движения, поднятого Бровой и Маслаковым. Узнав о близости Махно, Буденный решил осуществить бросающийся в глаза поступок; он выдвинулся впереди своих войск с отрядом конников и новеньких, только с завода, бронемашин, которые следовало испытать по этому случаю. Буденный объясняет в своих мемуарах, что, оказавшись отрезанным от своих бронемашин и перед превосходящими силами противника, он вынужден был бежать на автомобиле через поля. Он, якобы, успел увидеть Махно и его штаб, которые наблюдали с холма за столкновением29. Версия Махно значительно отличается; Буденный оказался опереточным казаком и поспешно бежал: «В одно мгновение гордо несшийся впереди Буденный бросил своих соратников и, гнусный трус, обратился в бегство»30.

    Солдаты Буденного не казались такими новичками, ни такими трусами, как их командир, они оказали ожесточенное сопротивление махновцам, как редко какая часть красной конницы до этого; тем не менее, они были разбиты, что обернулось катастрофой для всей 1-ой конной армии красных, которая из-за постыдного поведения своего командующего оказалась разложенной, страдала от дезертирства и, в конечном счете, развалилась, была снята с фронта и переведена на другой участок. Эта версия кажется более вероятной, чем рассказ Буденного, так как выглядело бы странно, чтобы командир красной кавалерии, тем более казак, ездил на автомобиле и смог уйти, таким образом, по полям от своих преследователей! Впрочем, его трусость была хорошо известна другим красным военачальникам и самому Сталину, который по этой причине оставил ему жизнь во время своих печально знаменитых чисток.

    В конце мая Махно решил нанести большой удар, предприняв попытку взять Харьков, политическую столицу большевистской Украины. Он собрал несколько отрядов и воссоздал повстанческую армию, насчитывавшую несколько тысяч партизан, в том числе две тысячи конников. В панике большевистские руководители воздвигли перед Харьковом настоящую человеческую стену из красноармейцев, поддерживаемых танками, пулеметами, установленными на автомобилях, самолетами и многочисленной артиллерией. Повстанцам не удалось достичь своих целей, и они были вынуждены отойти, разбившись снова на мелкие отряды. На протяжении месяца беспрерывных боев они потеряли 1500 своих бойцов, в конце июня они потерпели самое тяжелое поражение в Полтавской губернии. Потери противника были еще серьезнее, но его ресурсы в живой силе были значительно больше, чем у повстанцев, новобранцы которых не всегда компенсировали ни качественно, ни, в особенности, количественно потери испытанных партизан. Сам Фрунзе, прибывший инспектировать операции, был застигнут врасплох отрядом повстанцев, его сопровождение погибло, сам он был ранен и спасся благодаря отличной лошади. Вышестоящее командование воспользовалось этим инцидентом, чтобы временно устранить его от операций, заменив Аксентьевским, бывшим царским офицером. Руководивший операциями на месте, Эйдеман, большой специалист по «малой войне», переживал тяжелое время. Один из его помощников напишет впоследствии, что он сидел на телефоне, нервно ожидая последних новостей об операциях, и поскольку его самого сурово распекали руководители, «Эйдеман, видимо, нервничал, "висел" на прямых проводах с Харьковым, в глаза и за глаза поругивал командиров подчиненных ему частей и подтягивал свой штаб. Директивы из Харькова становились все лаконичнее и категоричнее»31.

    Был призван на помощь другой блестящий красный военачальник - Блюхер, прибывший провести на месте расследование причин, тормозящих «окончательную ликвидацию» Махно. Никита Хрущев, зловеще отличившийся в 1936-1937гг. на Украине, заслужив прозвище «палач Украины», делал в это время свои первые шаги в борьбе против Махно и других повстанцев: «Я занял свое место в кровавой битве против банд Махно, Григорьева и Антонова32». Возможно, он служил в красных войсках, которым Аксентьевский 10 июля отдал приказ ликвидировать через две недели «банды» Иванюка, Семерки и Лученко, которые являлись источниками живой силы для главного отряда Махно33?

    Верно, что вся кампания по снабжению режима была блокирована всеми этими военными действиями, а представители власти, как только они узнавали, что поблизости находятся махновские отряды, поспешно убегали один впереди другого. «Малая война» достигла самого разгара, хотя красные пытались взять верх, разбив Антонова в Тамбове и других повстанцев в Карелии и в Сибири. В середине июля в официальном докладе упоминается, однако, 18 повстанческих отрядов только в Донбассе, объединивших всего 1042 конника и 19 пулеметов34. В борьбе против махновских отрядов, остававшихся такими же активными, красные военачальники решили тогда любой ценой уничтожить главное махновское ядро; они создали специальный моторизованный отряд под коман-дованием Германовича, располагавший 8 бронеавтомобилями с пулеметами, двумя дополнительно укрепленными грузовиками и двумя мотоциклами для связи. Обнаружив Махно и 200 повстанцев вблизи Гуляй-Поля, моторизованный отряд высадился с поезда в Цареконстантиновке 12 июля и начал преследование. Одна из бронемашин попала в ловушку, расставленную махновцами, и ее экипаж был взят в плен. Махно сам сел в нее и пользовался ею, пока не кончилось горючее; тогда ее сожгли, а обслуживавших ее чекистов расстреляли. Другим подразделениям моторизованного отряда удалось обнаружить Махно, и они его преследовали на протяжении пяти дней, преодолев невероятное расстояние в 520 км за этот короткий промежуток времени! В очередной раз, оказавшись без боеприпасов и без оружия перед бронированной силой противника, повстанцы понесли чувствительные потери, и только с большим трудом они смогли оторваться от губительных машин35.

    К концу июля Махно удалось еще раз ускользнуть из вражеских клещей, к величайшему отчаянью красных военачальников, продолжение карьеры которых представлялось им все более скомпрометированным и которые боялись, что им придется платить за свое поражение, встав перед командой для расстрела. 22 июля Эйдеман телеграфировал военному командованию в Харьков, настоятельно требуя ликвидации Кожина и некой Маруси, которые предоставляли резервы для центрального махновского ядра36. На следующий день Фрунзе пошел еще дальше, требуя «окончательной ликвидации» махновщины раз и навсегда37.

    Махно с болью терял одного за другим своих давних близких товарищей: Мар-ченко, погибшего уже в начале 1921 г., Куриленко, Щуся, Кожина и Забудько - летом 1921 г. Он сам чувствовал себя неважно, страдая от многочисленных ран, и не мог больше эффективно обеспечивать руководство операциями. Он осуществил еще два больших рейда, дойдя до Центральной России к Воронежу и на Дон, затем решил в согласии с другими отрядами рассыпанными по стране, уйти за границу залечивать свои раны. На время его отсутствия и до его возвращения обеспечивать командование центрального ядра должен был Виктор Белаш. 13 августа Махно направился с Дона вместе со своей подругой Галиной Кузьменко и сотней самых преданных всадников, оставшихся в живых из его славной черной сотни, в сторону Польши. 16 августа, преследуемые красными, они переправились через Днепр; Махно вновь был ранен, шесть раз за один этот день, но легко. На правом берегу Днепра они встретили несколько махновских отрядов, которые желали ему скоро поправиться и вернуться им на «помощь». 19 августа они неожиданно наткнулись на 7-ю дивизию красной кавалерии; поскольку их преследовал другой кавалерийский полк, у них не было выбора, они обрушились на расположение противника, смяли 600 всадников и захватили 25 тачанок с пулеметами.

    «Части бригады, справившись с паникой и сообразив, что имеют дело с ничтожной кучкой бандитов, бросились вслед за ними».38

    Повстанцы разгромили еще 32-й красный полк, потеряв при этом 17 человек, и, проделав переход в 120 км, ушли от своих преследователей. 22 августа Махно получил свое одиннадцатое тяжелое ранение: пуля пробила ему затылок и вышла через правую щеку. 26 августа состоялся последний бой повстанцев с красной кавалерией, в котором погибли последние из тех, кто начинал вместе с Махно: Иванюк и Петренко.

    Один из разведчиков, имевший при себе список промежуточных остановок по дороге к польской границе, попал в руки красных, которые в результате этого выставили посты на этом участке. Тогда махновцы изменили маршрут и направились к румынской границе, проходившей по Днестру, второй по величине реке Украины, которая отделяла большевистскую Украину от монархической и буржуазной Румынии, вражески настроенной по отношению к Москве и близкой к западным странам. Многие украинские повстанцы пытались преодолеть реку и оказаться вне досягаемости ленинской власти, некоторым это удалось. Такая попытка была чрезвычайно опасной, так как вся приграничная зона находилась под тщательным наблюдением многочисленных пограничных застав и, кроме того, на ней постоянно дежурил патруль.

    Таким образом, выбраться из большевистского пролетарского «рая» было почти невозможно. Махно в очередной раз нашел хитрую и отважную уловку: переодетые в униформу красной армии повстанцы внезапно галопом налетели на погранзаставу. Лева Зиньковский резким тоном крикнул пограничникам, какого черта они вызвали отряд кавалерии; пока те сообразили, в чем дело, их уже окружили и разоружили махновцы. Желая избежать плохого конца или просто сочувствуя, пограничники с готовностью проявили добрую волю и указали наилучший ближайший брод для перехода через Днестр. Повстанцы начали переправу под плотным огнем пограничников другого поста, которые стреляли совершенно мимо цели, то ли потому что были особо неловкими в стрельбе, то ли потому что им не очень нравилось то, что их заставляли делать. Махновцы были перехвачены на другом берегу реки румынскими пограничниками, обезоружены и помещены 28 августа в лагерь для интернированых39.

    За время этого последнего фантастического рейда маленький отряд, состоявший из храбрейших среди храбрых, прошел за три недели более 1000 км, прокладывая себе путь среди ежедневных боев, через постоянные заслоны вражеских войск, которые, кроме всего, были предупреждены заранее о его переходе!

    Хотя уход Махно не уменьшил активности различных отрядов движения, его отсутствие чувствовалось на стратегическом уровне. Белаш, прошедший хорошую школу с Нестором, и сам очень хороший организатор, не обладал тем гениальным чувством партизанской войны, которое было у его боевого и идейного товарища, и не смог избежать осенним днем 1921 г. в Знаменке внезапного столкновения с многочисленными силами противника, в результате которого его отряд был почти полностью уничтожен; те, кому удалось уйти, попытались также перейти границу и несколько сотен из них оказались впоследствии в Румынии и в Польше; некоторые эмигрировали дальше, в Германию, во Францию, в Канаду и другие страны. Белаш, раненный, был захвачен ЧеКа и отправлен в Харьков, затем позже осужден и расстрелян в 1937 г. вместе с другими махновцами, что является доказательством живучести движения.

    Лебедь, которому с конца 1921 года было официально поручено написать первое исследование махновщины, указывает, что осенью 1921г. сдалось в плен 30 махновских командиров и 2443 повстанца. Некоторые из них даже якобы требовали признания своих заслуг в борьбе против белых, добавляет автор, полузабавным полувозмущенным тоном40. Можно ставить себе вопросы относительно достоверности этой статистики, так как один более современный официальный источник приводит сведения о ликвидации махновского отряда в 1921 г. в Полтавской области, уничтожении махновской подпольной организации в 1923 г., а также о существовании 18 групп украинских повстанцев в 1924г., из которых только три петлюровской ориентации. Таким образом, возможно, что махновские группы продолжали существовать и в это время и, несомненно, даже позже, так как во время второй мировой войны украинские партизанские отряды вновь поднимут черное знамя и будут воевать одновременно против гитлеровцев и сталинцев. Возможно, когда-нибудь об этом станет известно больше, когда откроется доступ к архивам большевистского режима. Эйдеман, главный противник Махно на протяжении 1921 года, сам признал, что движение не было побеждено в военном отношении, а только в политическом:

    Не наши военные победы в борьбе с антисоветским повстанчеством, а укрепление союза пролетариата с основной массой крестьянства явились причиной того, что ни Махно, ни антоновщина, ни сибирское восстание, ни Кронштадт не оправдали надежд классовых врагов Советского государства и не превратились в советскую Вандею.41

    Несмотря на то, что Москва не поддерживала официальных дипломатических отношений с Румынией, она имела связь по радио с румынским Министерством иностранных дел. 17 сентября 1921 года Чичерин, большевизированный бывший дворянин, министр иностранных дел советской России, и Раковский, председатель украинского совета народных комиссаров, направили совместную ноту председателю румынского совета генералу Авереску с требованием выдать Махно:

    Нота Правительств РСФСР и УССР Правительству Румынии

    Известный бандит Махно перешел 28 августа бессарабскую границу у Монастыржевки с шайкой своих приверженцев, ища убежища на территории, которая фактически находится под властью Румынии. Этот разбойник в качестве главаря преступных банд совершил на территории России и Украины бесчисленные преступления, сжигая и разграбляя деревни, избивая мирное население и пытками вымогая у него имущество.

    Ввиду этого Российское и Украинское Правительства обращаются к Румынскому Правительству с формальной просьбой выдать им, как обыкновенных уголовных преступников, упомянутого главаря шаек вместе с его соучастниками.

    Народный Комиссар по Иностранным Делам РСФСР

     Чичерин

    Председатель Совета Народных Комиссаров

    и Народный Комиссар по Иностранным Делам УССР

     Раковский

    Печат. по арх. Опубл. в газ. «Известия»

    № 212 (1335), 23 сентября 1921 г. 1

    Ленинцы, не колеблясь, прибегли к этому дипломатическому обращению к буржуазным властям румынской монархии, в принципе публично обруганной, но вдруг оказавшейся полезной, чтобы подавить страх, который они испытывали к Махно. Вполне очевидно, что Махно следовало квалифицировать только как обычного бандита, ибо в случае признания его политическим противником, любая просьба о выдаче была бы обречена на отказ. Заметим, что большинство этих большевиков сами были совсем недавно эмигрантами, подвергавшимися угрозе выдачи; теперь они у власти, и средства, которые казались им заслуживающими осуждения, теперь вполне благочестивы. Однако их первая попытка натолкнулась на отказ Авереску, в ответной ноте 27 сентября 1921 года он писал:

    Я получил вашу радиограмму от 17 числа текущего месяца и не могу согласиться ни с ее формой, ни с ее содержанием. Если преступники действительно попытались найти убежище на территории румынского королевства, ваши судебные власти могут требовать выдачи этих лиц, и хотя между нашими странами не существует конвенции по этому поводу, румынское правительство могло бы, однако, на основе взаимности, выполнить подобное требование. Но для этого следовало бы действовать в соответствии с нормами международного права, т. е. следовало бы направить ордер на арест, исходящий от компетентной юридической инстанции, в котором были бы указаны статьи уголовного кодекса, применимые к этим преступникам. Поскольку в Румынии не существует смертной казни, необходимо между прочим, чтобы вы взяли на себя обязательство не применять смертную казнь к выданным вам лицам. Когда эти условия будут выполнены, румынское правительство рассмотрит дело бандита Махно и его сообщников и решит, следует ли давать ход просьбе об их экстрадиции2.

    Буржуазный генерал не только заметил, что просьба об экстрадиции недостаточно мотивирована, но напомнил о существовании норм международного права и подчеркнул отсутствие смертной казни в своей стране, короче, преподал урок хорошего тона. Чичерин, проглотив унижения, снова настаивал в радиограмме от 22 октября:

    Ответ, который глава вашего Правительства генерал Авереску соблаговолил дать 27 сентября на наше требование о выдаче бандита Махно и его сообщников, сопровождавших его, является скорее декларацией принципов юридического порядка, чем сообщением практического характера, и не выясняет нам действительного положения этого дела. В этой декларации даже не содержится подтверждения о прибытии Махно в Румынию. Как только будут собраны необходимые материалы и будут выполнены требуемые Вами юридические формальности, Вам будет сообщено о результатах.

    Однако Российское и Украинское Правительства считают, что формальности про-цедуры имеют лишь второстепенное значение и совершенно меркнут перед тем фактом, что банда преступников, долгое время терроризировавшая мирное населе-ние Украины, нашла себе убежище под защитой Румынского Правительства. Юридическая щепетильность, проявленная в этом случае Румынским Правительством, не всегда была отличительной чертой его поведения даже при более важных обстоятельствах, как, например, при соблюдении договоров.

    […]

    Изъявляя полную готовность выполнить формальную процедуру, на которой настаивает Румынское Правительство, Российское и Украинское Правительства тем не менее подходят к вопросу с точки зрения их безопасности прежде всего. Не подлежит сомнению, что если бы бандит Махно и его сообщники были судимы румынским трибуналом в Бессарабии, они были бы приговорены к смертной казни. Российское и Украинское Правительства ограничиваются требованием о выдаче этих преступников и питают надежду, что по выполнении формальностей Румынское Правительство сочтет своим долгом удовлетворить это требование, столь справедливое и столь элементарное.

    Народный Комиссар по Иностранным Делам РСФСР

     Чичерин

    Председатель Совета Народных Комиссаров

    и Народный Комиссар по Иностранным Делам УССР

     Раковский

    Это необычное упрямство заинтриговало румынскую сторону. Министр иностранных дел Таке-Ионеску дал примирительный ответ, учитывая, что ставкой в игре стал спорный договор, уступавший Бессарабию Румынии; он просто попросил уточнить, кто такой этот Махно, так как ему неизвестно, действительно ли он фигурирует «среди лиц, интернированных румынскими властями», и сообщил, что предпринимаются меры для его розыска. Тем не менее, не возражая против возможной экстрадиции, он выразил желание, чтобы процедура соответствовала нормам законности4. Почувствовав уступку, Чичерин этим воспользовался, чтобы получить положительный ответ, представив некоторым образом выдачу Махно в качестве условия нормализации отношений между двумя странами:

    Мы ожидаем от Вас подтверждения прибытия Махно в Румынию, чтобы приступить к последующим шагам юридического характера по этому предмету.

    Российское и Украинское Правительства готовы отправить Румынскому Правительству через посредство своих представителей в Варшаве документальный и даже фотографический материал. Однако уже теперь мы не можем обойти молчанием Вашего заявления, что факты, относящиеся к Бессарабии, являются вопросом внутренней политики Румынии. До тех пор, пока Россия и Украина не признали отделения Бессарабии и ее аннексии Румынией, все относящиеся к ней вопросы будут для них вопросами, интересующими Украину, союзницу России. Ни решение, к тому же и спорное, молдавского националистического общества, ни решения держав, которым Россия и Украина отнюдь не подчинены, не могут заменить для них их собственное решение и выражение их собственной воли. Поэтому всякий акт, нарушающий интересы населения Бессарабии, должен нами рассматриваться как акт, нарушающий интересы России, в период времени, предшествовавший провозглашению УССР, и интересы Украины, в период, последовавший за этим провозглашением.

    […]

    Но если такой договор еще не заключен, то ответственность за это падает исключительно на Румынию. Лишь юридическая щепетильность Румынского Правительства по отношению к возбужденному нами вопросу о бандите Махно заставила нас войти в оценку общего отношения Румынии к ее международным обязательствам и, между прочим, указать на нарушение ею соглашения от 9 марта 1918 года, которым Румынское Правительство обязалось эвакуировать Бессарабию в двухмесячный срок.

    Отношение Румынского Правительства к бандитам Махно приобретает длянас особенное значение ввиду тех документальных сведений, которыми мы располагаем относительно действий Махно, подготовляющего из своего румынского убежища одновременно с Петлюрой новые нападения своих банд чисто уголовного характера против Украинской Республики.

    […]

    Российское и Украинское Правительства, таким образом, будут считать, что позиция, которую займет Румынское Правительство по отношению к этому вопросу, имеет существенное значение для отношений между Россией и Украиной, с одной стороны, и Румынией - с другой. В Вашем ответе от 29 октября мы не усматриваем достаточных оснований к изменению точки зрения, высказанной нами в наших предыдущих сообщениях, и мы, как и прежде, считаем, что занятая Вами по отношению к Махно позиция отличается таким пристрастием, что его нельзя было бы объяснить, если бы Ваше отношение к России и Украине было бы действительно таким, как Вы его определяете.

    Чрезвычайная значимость, которую Москва уделяла Махно, заходившая так далеко, что уравнивала его экстрадицию и имплицитное принятие спорного договора, ставила румын в затруднительное положение. Им необходимо было найти достойное решение, как с точки зрения собственных интересов - признания норм, спорного договора - так и международного права, на которые они ссылались до сих пор6; и это следовало сделать так, чтобы не потерять собственное лицо. Они проконсультировались, у украинских националистов (петлюровцев), которые имели у них свое представительство, по поводу этого пресловутого Махно. Уже 2 сентября украинский анархист Махно установил связь с петлюровцами и попросил взять его отряд под свою опеку и предоставить ему возможность провести переговоры с полномочными представителями Петлюры в Бухаресте, чтобы рассмотреть возможность совместных действий по освобождению Украины от ее врагов. Махно, его жена и два сотрудника были приглашены в румынскую столицу для лечения и переговоров с петлюровскими дипломатическими представителями.

    Участник переговоров с петлюровской стороны оставил отчет о них, Там говорится, что Махно заявил, что имел намерение проникнуть в Польшу, чтобы встретиться с главным штабом Петлюры, но, прежде чем отряд достиг границы, один из разведчиков, имевший при себе список пунктов перехода через границу, попал в руки противника; поэтому Махно решил повернуть в Румынию. Петлюровский представитель отмечает, что Махно и его товарищи были «очень осторожными, в открытую не говорили о своих силах, планах и намерениях ни, особенно, о причинах, заставивших их покинуть Украину7». Ему удалось, однако, вынудить их сказать, почему они ищут соглашения с Петлюрой: они заявили, что осуществили рейды на территорию донских казаков, в центральную Россию - Воронеж, Тамбов и Курск - с тем, чтобы убедиться на месте в размахе повстанческих антибольшевистских движений, которые там действовали, констатировали их ограниченность и относительную беспомощность в борьбе против многочисленных и сильных спецподразделений красной армии. Отсюда они якобы сделали вывод, что только на Украине повстанческое движение имело верные шансы развиваться и выбросить за пределы московских захватчиков; именно таким образом они пришли к выводу о совместных действиях с петлюровцами.

    В действительности, Махно и его товарищей вводят в заблуждение; они никогда не сотрудничали с петлюровцами и хорошо знают, что их разделяют противоречия. Однако они находились в более чем деликатном положении: они понимали, что на румын надеяться нельзя, что над ними висит опасность экстрадиции и что их единственное спасение в заключении договора, даже унизительного и временного, с Петлюрой. Только такой ценой они смогут избежать выдачи Москве; поэтому они согласны даже признать власть украинского националистического правительства в эмиграции, хотя до сих пор, как об этом было сказано партнеру по переговорам, они отдавали предпочтение в борьбе против большевизма социальным лозунгам.

    Махновцы заявили также, что считают, что украинское националистское правительство, пользующееся поддержкой Польши и Румынии и располагающее хорошо оснащенной армией, может эффективно действовать против красной армии, создав внешний фронт, тогда как они сами могли бы продолжать партизанскую войну внутри страны. В этом случае они убеждены в реальности шансов своего повстанческого движения, полностью отражающего чаяния украинского народа.

    Представитель петлюровцев не поверил полностью в неожиданный поворот в их взглядах: он замечает в своем докладе необходимость для своего правительства «полностью ликвидировать это движение и его организацию, затем включить его в украинское национальное движение8».

    Результаты этих переговоров не давали больших оснований для выводов ни той, ни другой стороне. Тем временем, заместитель Чичерина Карахан специально прибыл в Варшаву, чтобы встретиться с дипломатическим представителем Румынии и потребовать в разных тонах выдачу Махно. Однако румыны теперь знали, как относиться к использованию термина «бандит» по отношению к политическому противнику; кроме того, они не хотели, выдав Махно, оттолкнуть этим от себя украинское крестьянство, так как знали, что нельзя исключать в будущем вооруженный конфликт с большевиками, и в этом случае их отношение к Махно, если они его не выдадут, могло бы сыграть в их пользу.

    Видя, что ситуация заблокирована, Махно и некоторые из его товарищей решили действовать далее, бежали из лагеря для интернированных и попытались перейти польскую границу, но были схвачены польскими пограничниками и отправлены обратно в Румынию. В свою очередь румынские пограничники отправили их обратно в Польшу; эта игра продолжалась всю ночь, до тех пор, пока их не приняли в Польше и не отправили 12 апреля 1922 г. в лагерь для интернированных.

    Прибыв в Польшу, Махно тут же обратился в официальные службы страны - в Министерство иностранных дел, в польскую социалистическую партию, к Пилсудскому и т. д., чтобы получить разрешение на выезд в Чехословакию или Германию. Всего он написал двенадцать писем с такой просьбой, но безрезультатно. 30 июня в лагерь Щелково, где содержался Махно, прибыла советская комиссия по репатриации, и четыре махновца, растерянные и потерявшие надежду в этой ситуации, попросили Махно похлопотать перед поляками и советскими представителями, чтобы их репатриировали на Украину. Комендант лагеря отклонил эту просьбу, и с тех пор Махно и его товарищи находились под строгой охраной. 18 июля супруга Махно Галина Кузьменко сама отправилась в Варшаву, чтобы предпринять необходимые шаги в нужных министерствах. Она натолкнулась на официальный отказ. Высокопоставленный чиновник министерства внутренних дел некто Желиховский ей прямо заявил: «Ждите, придет время, ваше дело будет рассмотрено, и тогда будет видно, как с вами поступить. Мы не можем вас отпустить безнаказанно, в России пострадали польские подданные9». Пилсудский, со своей стороны, ответил 17 августа, что «передал его прошение министерству внутренних дел». Все предпринятые шаги были напрасны, поскольку польская тайная полиция - Дефензива - имела другие планы относительно Махно: она сначала направила к нему Шарбсона, чтобы убедить его остаться в Польше, затем лейтенанта Блонского, который ему сказал: «Зачем вам выезжать из Польши? Чехи подлые, они вас выдадут большевикам! Что касается Германии, большевики там как дома! Вы оставайтесь у нас. Вы только станьте на платформу Петлюры, и вам будет хорошо!10» Поляки хотели им воспользоваться, чтобы проводить операции по дестабилизации на Украине. Махно резко отклонил все эти предложения.

    Москва не оставалась пассивной; узнав, где именно интернирован Махно, она снова обратилась к полякам с просьбой о его выдаче, затем, видя, что шансов на положительный ответ мало, она задумала провокацию против украинского анархиста. Она поручила одному из своих агентов, Я.Красновольскому, неотступно следовавшему за махновцами, начиная с Румынии, предложить Махно руководство повстанческим движением в восточной Галиции, области населенной украинцами и отошедшей к Польше по Рижскому договору. Махно ответил, что он «не может начать никакие серьезные переговоры с большевиками до тех пор, пока все анархисты и махновцы, брошенные в тюрьмы в России, не будут освобождены11». Ответ Махно не вызвал чрезмерного удивления большевиков, поставленная цель состояла исключительно в том, чтобы скомпрометировать его в глазах поляков и способствовать его выдворению в Россию; а там они сами устроят ему теплый прием в чекистских застенках. Они все устроили так, чтобы их агент имитировал побег в ночь со 2 на 3 августа 1922 г. и чтобы при нем нашли документы, которые, согласно его «спонтанным» показаниям, были посланы Махно советскому дипломатическому сотруднику в Варшаву. Эти документы были зашифрованы при помощи того же кода, который Махно использовал в других письмах, отправленных махновцами, интернированными в Польше или Румынии. На документах, кроме того, имелось подпись Махно, но они не были написаны его рукой; Красновольский обязался раздобыть код для расшифровки, который помог узнать, что в них написано: это были планы восстания в Галиции, естественно специально подделанные большевиками. Махно был немедленно схвачен Дефензивой, как и его жена и двое самых близких товарищей Хмара и Я.Домашенко. Все четверо были переведены в политическую тюрьму Павьяк в Варшаву и обвинены в подрывной деятельности против польского государства.

    Этим делом занялся следователь по фамилии Люксембург. Они провели в тюрьме до суда тринадцать месяцев. Между тем, Галина, жена Нестора, родила 30 октября девочку, получившую имя Елена, но обычно называемую Люся. Махно смог их увидеть обеих только один раз за весь долгий период своего предварительного заключения.

    В либертарных кругах во всем мире и особенно там, где существовала русская анархистская диаспора: в Соединенных Штатах, Канаде, Аргентине, Франции и Германии, развернулась интенсивная кампания в прессе и общественном мнении. Уже на фоне выступлений анархо-синдикалистов во время съезда Красного Профсоюзного Интернационала десять русских анархистов, в их числе Волин, были выдворены из России. Аршинов, со своей стороны, смог подпольно перейти границу вместе со своей женой и добраться до Берлина, где вскоре издал на русском языке историю махновского движения, за которой последовало немецкое, французское и испанское издания. В международной анархистской прессе появились достаточно многочисленные статьи о Махно и его роли в русской революции. Выходящий в Нью-Йорке русский анархо-коммунистический еженедельник Американские известия объявил сбор средств в пользу заключенных махновцев: на 29 ноября 1922 было собрано 1476 долларов. Эти средства попытались переправить заключенным или интернированным в Польше и Румынии махновцам; однако некоторые из них не выдержали условий жизни и обратились с просьбой о репатриации, несмотря на угрозу расстрела или в лучшем случае ссылки в Сибирь. Что касается Махно, он был, если так можно сказать, «вакцинирован» против заключения благодаря десяти годам тюрьмы и каторги до 1917 г. Он использовал это время для написания первой части своих воспоминаний, которую передал Аршинову; они были сразу же опубликованы в журнале берлинской группы русских анархистов-эмигрантов Анархический вестник.

    Махно написал также письма донским казакам в эмиграции, открытое письмо большевистской коммунистической партии России и Украины; все они были перехвачены и конфискованы следователем. Он учил на всякий случай эсперанто и изучал немецкий язык. Однако тяжелые условия содержания в Мокотовской тюрьме вызвали обострение туберкулеза, подрывавшего его здоровье уже более десяти лет.

    С приближением даты процесса, назначенной на 27 ноября 1923 г., кампания анархистов во всем мире стала более жесткой: в анархистских газетах был опубликован пространный призыв «против готовящегося преступления польского и русского правительств», подписанный организациями немецких анархо-коммунистов, французской анархистской федерацией и известными анархистскими деятелями: Рудольфом Роккером, Себастьяном Фором, Луи Лекуэном, Александром Беркманом, Эммой Гольдман и другими. Польский анархист Казимир Тесляр, который находился на Украине с махновцами и был недавно выдворен большевиками, не щадя сил, «бил тревогу». Варшавская группа анархистской молодежи также выступила с настойчивым призывом:

    Товарищи! Сообщаем вам, что 8-го июня судебный пристав Гжибовский вручил Нестору Махно обвинительный акт. Обвиняют Махно в том, что он якобы организовывал в Белоруссии, на большевистские деньги, восстания, направленные против Польши.

    По сообщениям польских газет, суд над Нестором Махно состоится в ближайшие дни в Варшаве.

    Как реакционная, так и социал-патриотическая печать замалчивает все дело или же выставляет Махно - этого борца за украинское крестьянство - как грабителя и убийцу.

    Мы призываем всех товарищей и революционеров предпринять широкую и активную агитацию за Махно и его товарищей (вместе с Махно сидят его жена, родившая в тюрьме, и его товарищ Комар). Мы должны открыто заявить, что Махно является политическим заключенным и идейным борцом.

    Товарищи! Демонстрируйте перед польским посольством вашей страны! Посылайте туда ваши резолюции протеста. Примите самые крайние меры.

    Революционный пролетариат не должен допустить, чтобы храбрые борцы за свободу и за Анархию пропадали в польских застенках. Лишь энергичное вмешательство трудящихся может спасти Махно.

    С братским приветом,

    Гр. Анар. Молодежи Варшавы» Р. П.12.

    Все на самом деле опасались, что Махно будет выдан России, и без труда можно было догадаться, какая судьба его там ожидает. «Крайние меры», которых требовали молодые польские анархисты, повлияли на польское общественное мнение, ставшее, наконец, более чувствительным и резко повернувшееся теперь в пользу обвиняемых. Болгарские анархисты также в открытую угрожали взорвать динамитом польские посольства и учреждения во всем мире.

    В этих условиях судебный процесс прошел благоприятно для Махно и других обвиняемых. Оказалось, что секретная польская полиция манипулировала также Красновольским, и что обвинение не располагает достаточными доказательствами. Махно блестяще выступил и разбил в пух и прах все презумпции: суд был вынужден оправдать обвиняемых. Выпущенный на свободу почти через месяц после оправдания, Махно получил разрешение на пребывание в районе Познани, затем - на выезд в Данциг (теперь Гданьск), в то время свободный город, находившийся под прусским управлением.

    Преследование со стороны большевистских агентов на этом не закончилось. Они вступили в контакт с Махно под видом представителей русской внешней торговли и предложили ему вернуться в Россию с торжественной гарантией советского посольства в Германии относительно безопасности и сохранения жизни тех, кто вернется с ним. Махно им ответил, что не может принять никакого решения, не повстречавшись до этого со своими друзьями Волиным, Аршиновым, Роккером и Беркманом, находящимися в Берлине. Тогда ему предложили поехать туда; он согласился, решив, что сможет таким образом оказаться в Берлине, где он будет в большей безопасности. Он выехал с одним верным другом на машине в сопровождении двух большевиков; незадолго до германской границы, его друг заявил водителю, что Махно в Берлине не будет разговаривать ни с кем, кроме советского посла Крестинского, и только в частном доме, а не в здании, контролируемом советской администрацией. Видя, что их план похищения раскрыт, большевистские агенты повернули обратно, затем, несколько дней спустя, донесли на Махно прусской полиции. Вначале его посадили в тюрьму, затем, ввиду ухудшения состояния здоровья, поместили под наблюдением в госпиталь13. Благодаря немецким анархистам, он вскоре оттуда бежал и постарался добраться до Берлина, города, где он был бы в большей безопасности, с одной стороны, и где находились многочисленные анархисты, с другой. Именно в это время случился инцидент с анархистом Волиным, который получил 24 ноября 1922 г. 75 долларов от украинского анархиста из Соединенных Штатов Карпука, чтобы раздобыть фальшивый паспорт для Махно. Не очень практичный и имевший на содержании жену и пятерых детей, Волин потратил деньги на свои собственные нужды; поэтому не мог достать необходимые документы: он отправил на место одного немецкого анархиста-индивидуалиста из Гамбурга, который находился на нелегальном положении и должен был сам также направиться в Берлин. Этот особый «посредник» располагал суммой в 300 золотых марок, но по неосторожности отдал их в качестве аванса моряку, который взялся доставить их морем на своем катере до порта Шецин14 на немецкой территории. Моряк поспешил прогулять деньги в следующую же ночь, затем отказался от своего обещания. Махно, находившемуся уже сорок дней в Данциге на нелегальном положении, надоели эти проволочки, и он решил перейти немецкую границу пешком в сопровождении одного немецкого товарища, взяв с собой заодно не очень расторопного «посредника15». Переход удался, и Махно, наконец, оказался в Берлине среди находившихся там русских товарищей и других анархистов: Рудольфа Роккера, Уго Феделли, Александра Беркмана и других. Там также он не был в безопасности, немцы могли вменить ему в вину направленную против них деятельность в 1918 г. на Украине. Русский анархист Давид Поляков, живший во Франции, отправился в Берлин и в апреле 1925 г. привез Нестора Махно в Париж, где в принципе украинскому вождю было больше нечего опасаться со стороны официальных властей.

    После долгого и беспокойного путешествия Махно оказался, наконец, в городе Париже. Он надеялся найти здесь покой и быть вне досягаемости для своих многочисленных врагов: белых русских, большевиков, украинских националистов и некоторых других менее значительных. Чтобы лучше запутать следы, он сумел получить в Берлине паспорт на фамилию Михненко. Его жена с дочерью приехали в Париж раньше, 18 сентября 1924 г., благодаря товарищам, взявшим на себя заботу перевезти их непосредственно из Польши. Вначале 27 декабря им было отказано в разрешении на проживание, вероятно из-за того, что не все бумаги были в порядке, но затем, благодаря вмешательству депутата-социалиста Поля Фора, они получили официальное разрешение на жительство во Франции. Воссоединенная семья была тепло принята Мэй Пикрэ, у которой «всегда был на плите хороший суп или кофейник с готовым кофе» для иностранных товарищей, испытавших трудности1. Она нашла для них временное жилье и повела Махно к своим друзьям врачам, оказавшим необходимую медицинскую помощь в связи с состоянием его здоровья.

    Хотя языковой барьер создавал препятствие в общении, французские анархисты оказали Махно теплый прием. Благодаря книге Аршинова, исследованиям и статьям, опубликованным в либертарной прессе2, они были на самом деле уже два-три года хорошо знакомы с махновским повстанческом движением.

    Махно и его семья жили вначале у русских друзей в Сен-Клю, затем два месяца у Жоржа Фрике в Роменвилле, пока французский анархист Фукс не нашел им небольшую квартиру по адресу ул. Жарри № 18, в Венсенне, куда они переехали 21 июня 1926 г. Нестор работал немного помощником в литейном цеху, расположенном под № 6 на этой же улице, затем токарем на заводе Рено, но состояние здоровья вынудило его бросить эту работу. Действительно, осколки разрывной пули остались в кости его правой лодыжки, рана гноилась и доставляла ему ужасные страдания, он не мог стоять и сильно прихрамывал. Предпринятая в 1928 г. операция не была успешной, и только его отказ воспрепятствовал ампутации. Жена Махно работала немного на обувной фабрике в Париже, затем держала небольшую продуктовую лавку, зарабатывая на этом. Один состоятельный анархист-нелегал обязался выделить Нестору небольшую пенсию, чтобы он написал свои мемуары. Нестор приступил к работе, и в 1927 г. появился первый том, во французском переводе Валецкого, посвященный 1917 г. на Украине (два года спустя он вышел на русском). Поскольку издержки на печатанье были высокими, а книга продавалась плохо, это поставило под сомненье публикацию двух следующих томов, готовых к печати в 1929 г. Они будут опубликованы только после кончины Махно3.

    Состояние здоровья Нестора ухудшилось еще более из-за обострения туберкулеза, болели многочисленные раны. Врач Люсиль Пельтье, либертарная феминистка, которая его лечила, рассказывала потом, что его тело было буквально все покрыто рубцами. Жена Махно была вынуждена через некоторое время переехать на новую квартиру, чтобы дочь не заразилась туберкулезом от отца. Нескольким махновцам удалось «проделать дыры» в чекистских сетях, перейти границу и перебраться жить поближе к Нестору. Один из них, Василий Заяц, уроженец Гуляй-Поля, так плохо переносил эмигрантскую жизнь, что в отчаянии 1 октября 1926 г. покончил собой, пустив себе пулю в голову прямо в комнате у Махно.

    К счастью, его старый товарищ Петр Аршинов переселился с женой и сыном в тот же дом. Вместе они, наконец, осуществили проект - выпестованный пятнадцать лет назад в Бутырской каторжной тюрьме, - они начали выпускать на русском языке анархо-коммунистический теоретический журнал «Дело труда», отличный по своему уровню и выходивший раз в два месяца, начиная с 1925 г.

    Махно публиковал в нем по статье почти в каждом номере на протяжении более трех лет. Усилия издателей журнала воплотились в выработке проекта организационной Платформы анархистского движения, в которой они хотели извлечь уроки из участия анархизма в русской революции, слабость которого, по их мнению, объяснялась слабостью традиционного либертарного течения, а именно, отсутствием согласованности и спаянности. Со своей стороны, они предложили заново четко определить основные принципы анархо-коммунизма и структурировать практически движение, которое на него ссылается, в коллектив, действующий в тесной связи с трудящимися массами. Этот проект стал пищей для хроники в международных либертарных кругах того времени. Обсуждение среди русских анархистов было бурным, противники во главе с Волиным усматривали в этом проекте попытку «большевизировать» анархизм: несколько смехотворный упрек в адрес людей, которые сражались с оружием в руках против ленинцев и заплатили за это очень дорого своим физическим и моральным существованием.4

    Во время собрания по обсуждению проекта Платформы, 20 марта, в зале кино-театра «Ле Роз» в Э-ле-Роз помещение было окружено полицией, встревоженной полученной «внутренней информации» об этом собрании, объединившем русских, поль-ских, болгарских, итальянских и даже китайских анархистов. Предполагая, возможно, существование широкого международного заговора, французские жандармы схватили участников. Арестованный во время облавы Махно был осужден на высылку из страны 16 мая. Ходатайство активного анархиста-антимилитариста Луи Лекуэна, обратившегося к префекту полиции Шиаппу, с которым он был знаком вследствие многочисленных собственных арестов, позволило отложить выдворение при условии соблюдения абсолютного политического нейтралитета на протяжении испытательного срока в три месяца, начиная с 19 октября 1927 г. Генеральный советник и мэр-социалист Сюрэсна, Анри Селье, также вмешался в дело, выступив в качестве гаранта Махно.

    В это время один драматический инцидент привлек всеобщее внимание к Нестору. 25 мая 1926 г. был убит лидер украинских националистов Петлюра, также находившийся в изгнании в Париже. Автор покушения, еврейский украинский анархист Самуил Шварцбарт, между прочим, близко знакомый с Махно, потерял многих членов своей семьи во время антиеврейских погромов на Украине и, считая Петлюру ответственным за эти убийства, застрелил его из револьвера. По свидетельству, которое мы получили от болгарского анархиста Киро Радева, Шварцбарт накануне своего поступка пришел посоветоваться с Махно, и сообщил ему о своем решении. Нестор попытался его разубедить, сказав, что анархисты ведут борьбу против принципов, а не против людей, и по его сведеньям нельзя возлагать на Петлюру вину за погромы, так как он их всегда осуждал и среди его сторонников, даже в его правительстве, были евреи (Арнольд Маргулин, украинец еврейского происхождения, был даже руководителем украинской национальной миссии при Антанте). Все это оказалось напрасным, Шварцбарт осуществил свой план. Отметим, что его адвокаты Анри Торрес и Бернар Лекаш специально поехали в Россию, чтобы собрать документы, подтверждающие ответственность Петлюры за погромы. Однако большевики, несмотря на их большой желание поставить в неловкое положение политического противника, оказались неспособными предоставить им такие свидетельства.

    Воспользовавшись всей этой шумихой, один неразборчивый литератор, Жозеф Кессель, также русский еврей по происхождению, опубликовал бредовый роман, озаглавленный Махно и его жидовка, где Нестор представлен отвратительно жестоким типом, дегенератом и кровавым убийцей, которого, несмотря на все, до такой степени тронула красота и любовь юной еврейки, что он готов был повести ее под венец и осуществить мечту своей жизни: повенчаться с ней в церкви и, тем самым, привести ее в лоно православной веры! Труднее было придумать что-либо более глупое и ничтожное, но писака Кессель, готовый на все, чтобы привлечь внимание к своей маленькой персоне, претендовал на то, что его рассказ настолько же правдив «как и документы, на которых он основан», и что «автор, с каким бы материалом он не работал, историческим или воображаемым, имеет право на выбор фабулы, композиции и направления повествования5». «Документ», на который ссылается Кессель - это опубликованный в 1922 году рассказ белого офицера Герасименко, достаточно сомнительный, так как его автор был уличен в шпионаже в пользу большевиков в Праге в 1924 году и выдворен из Чехословакии. Опубликованный в одном русском белом журнале в Берлине, этот «рассказ» имел, вероятно, цель опорочить Махно, интернированного тогда в Польше и облегчить его выдачу. Герасименко утверждал в нем, что Махно вступил в союз с Врангелем и приписывал Нестору следующее высказывание: «В России есть место только для монархии или для анархии6!».

    Приняв во внимание возмущенные отклики на свой «роман», Кессель слегка подкорректировал линию прицела во втором издании в 1927 г. Теперь он пишет в предисловии, что «придумал конфликт, казавшийся ему наиболее соответствующим, чтобы рельефно показать историческую фигуру и атмосферу, которые он хорошо знал». Он также сообщает, что узнал о том, что Махно живет в Париже, и «даже адресовал ему угрозы за то, что он отважился изобразить его с натуры, исказив при этом, по его мнению7». Кессель, таким образом, представлял себя как человека большого мужества, «отважившегося писать с натуры» - еще один рекламный трюк, которым автор не преминул воспользоваться, тогда как Махно, связанный угрозой выдворения, не располагал подобными средствами для выражения своего мнения. Что касается самого «текста», Кессель оставил его прежним и подписал, не изменив даже запятой, ссылаясь еще на один источник: на некого Арбатова, описывавшего в одном русском монархистском органе «подвиги» Махно под таким же соусом, как Герасименко8.

    Для Махно опасность представлял тот факт, что Кессель рисковал ввести в заблуж-дение неискушенных читателей и что в эмоциональной атмосфере, господствовавшей тогда в еврейских кругах Европы, какой-нибудь неуравновешенный человек, следуя по стопам Шварцбарда, организует покушение и на него. Ввиду такого почти неприкрытого призыва к убийству Махно вынужден был несколько раз выступить в печати по поводу погромов; он опубликовал «Обращение к евреям всех стран» в газете Ле Либертер (у него не было, как у Кесселя, выходов на «большую прессу»), призывая их привести ему конкретные примеры погромов, имевших место по вине махновского движения. Примеров не последовало по той простой причине, что таких погромов никогда не было, как мы это покажем ниже. 24 июня 1927 г., клуб Фобур организовал по этому поводу дискуссию в зале научных обществ. Махно выступил на ней, чтобы рассказать «правду о погромах на Украине» и объяснил, как он сам защищал евреев в районе своего влияния. Многие другие русские и украинские анархисты еврейского происхождения поддержали его и призвали к порядку присутствовавшего там Кесселя, который в свою защиту не нашел ничего другого, кроме «права писателя на вымысел». На этом дело «Кесселя» завершилось9. Убийство Петлюры и диспут, разгоревшийся вокруг Махно, были на руку Москве, которая большего и не требовала от стран, принявших ее заклятых врагов.

    12 июля 1927 г. Махно присутствовал на банкете, организованном Международ-ным комитетом защиты анархистов в честь освобождения испанских анархистов Асказо, Дуррути и Жовера. Он произнес речь на русском языке, которая синхронно переводи-лась присутствующим. После банкета была назначена встреча с Асказо и Дуррути. Она состоялась в комнатушке Махно и длилась несколько часов в присутствии Жака Дубинского, русского двуязычного анархиста, который переводил, когда Махно не мог достаточно хорошо объясниться на своем плохом французском. Испанские анархисты приветствовали в лице Махно «всех революционеров, которые боролись за воплощение анархистских идей в России» и воздали «должное богатому опыту Украины». Махно ответил, что, по его мнению, условия для «революции с явно выраженным анархистским содержанием» будут лучше в Испании, чем в России, так как там есть «пролетариат и крестьянство, которые имеют революционные традиции и политическая зрелость которых проявляется во всей полноте. Пусть ваша революция произойдет вовремя, чтобы я имел удовольствие увидеть живым анархизм, обогащенный русским опытом. У вас в Испании есть чувство организованности, которого нам в России не хватало, а организованность - это то, что обеспечивает глубинный триумф всякой революции». Он выразил надежду, что махновский опыт, которым он делился на протяжении нескольких часов с испанскими друзьями, будет учтен. На прощанье Махно сказал им с оптимистической улыбкой: «Махно никогда не отказывался от борьбы; если я буду еще жив, когда вы начнете вашу борьбу, я буду с вами10».

    В это время Махно действительно плохо себя чувствовал, как морально, так и физически. Он страдал от ран и от обострения туберкулеза. С другой стороны, обсуждение проекта Платформы выродилось в ссору, и отношения с ее противниками становятся напряженными, особенно, с их глашатаем Волиным. Это важный вопрос, заслуживающий прямого освещения, так как Волин - заметная фигура в русском анархистском движении, особенно осенью 1919 г. более чем два месяца он был председателем махновского Военно-революционного Совета. Он подвергся преследованиям со стороны большевиков и в ноябре 1920 г. после разрыва союза Москвы с Махно был арестован. Во время съезда Красного Профсоюзного Интернационала в 1921 г. делегаты от французских и испанских анархо-синдикалистов выступили в его поддержку, после определенных трудностей Ленин и Троцкий снисходительно согласились выдворить его вместе с девятью другими видными анархистами и их семьями. Затем Волин пребывал некоторое время в Берлине, потом устроился в Париже, где он уже жил раньше, до 1914 года. Он развернул активную деятельность, чтобы рассказать правду о ленинском режиме, выступая с лекциями по стране, публикуя статьи в международной либертарной прессе, поскольку отлично владел несколькими иностранными языками. Он был очень хорошим пропагандистом и исключительным оратором: за время русской революции он прочел более сотни лекций. Он испытывал вследствие этого некоторое чувство превосходства по отношению к «практикам» и несколько присматривал за «чистотой» либертарных принципов, хотя сам стал анархистом недавно: в эмиграции до 1914 года, познакомившись с Кропоткиным. Волин резко обрушился на проект организационной Платформы Дела Труда, противопоставляя ей анархический Синтез, проповедуемый Себастьяном Фором, некий симбиоз трех фундаментальных тенденций анархистской доктрины: индивидуализма, синдикализма и коммунизма. Тогда как анархо-коммунизм, по мнению Махно, Аршинова и их товарищей основывается на унитарной концепции классовой борьбы, включающей синдикализм, как средство, и соблюдение прав личности, как цель. Эти две концепции противостоят друг другу, не являясь антагонистическими, и, если бы не контекст, возникший из-за поражения русской революции и жизни в изгнании, спор не был бы настолько ожесточенным и эмоциональным. Отношение между этими двумя лидерами испортились, когда в 1927 г. появилась официальная книга Кубанина о Махновщине, в которой приводится протокол допроса Волина чекистским следователем во время его пленения в декабре 1919 г. Волин там разоблачает «злоупотребления» махновской службы разведки, которая почти приравнивается к ЧеКа, и сообщает о своих «конфликтах» по этому поводу с Махно11.

    Махно вскоре дал ответ Кубанину в брошюре, где он попутно касается «дела» Волина. Он объяснил, что тот неоднократно обращался в махновскую контрразведывательную службу; так, когда он попал в плен к красной армии по дороге в Кривой Рог, чтобы выступить там с лекцией, его сопровождал один из командиров и лучшие бойцы этой службы. Затем, ему не на что жаловаться, так как он сам предпринимал рискованные инициативы, как, например, когда он прибыл увидеться с Махно, во время оккупации Екатеринослава, в сопровождении большевистского руководителя по фамилии Орлов, чтобы получить мандат на обыск и конфискацию в пользу областного партийного комитета имущества одного русского аристократа, сбежавшего к Деникину. Махно категорически отказался и отругал Волина за политическую непоследовательность12. Дело на этом бы кончилось, сор из избы никто бы не выносил, но неизвестно какая муха укусила Волина, и он опубликовал спустя более года брошюрку «Разъяснения», в которой упрекает Махно в желании «свести некоторые личные счеты с ним», проявляя при этом такие черты своего характера, как «недоброжелательное отношение его к интеллигентам, подозрительность и злобность его натуры [sic!]». Он отрицает все, что Кубанин ему приписывает, объясняется по поводу своего «плена», заявляет, что его тогда не интересовало, сопровождали его сотрудники махновской контрразведывательной службы или нет, так как он был болен тифом; он также не припоминает своего демарша, предпринятого вместе с большевиком Орловым, дает понять, что Махно путает его с кем-то другим, признает, однако, что ему случалось предпринимать совместные действия с большевиками, которые его использовали в качестве посредника в переговорах с Махно и, во всяком случае, рассматривает этот факт как вторичный. Наконец, он рассказывает о своей помощи Махно, когда тот сидел в «мышеловке» в Данциге в 1925 г., и завершает утверждением, что от упреков Махно в его сторону остался «черный дым злобы и клеветы… Кому и зачем он нужен13?»

    По словам одного из его собственных украинских товарищей-анархистов, Марка Мрачного, Волин считался «неглубоким мыслителем14», но здесь он показал себя особо непоследовательным, подливая масла в огонь и одновременно спрашивая, зачем это нужно. Во всяком случае, через месяц последовал ответ Махно, также в виде брошюры, расставивший точки над i. Махно объяснил, что Волина специально сопровождал товарищ Голик и отряд из двадцати очень надежных бойцов из службы махновской разведки, и только по собственной глупости Волин не только сам попал в плен, но из-за него попали в плен несколько человек из сопровождения. Что касается демарша, предпринятого вместе с Орловым, нет, он его не перепутал ни с кем другим, речь шла именно о нем. По поводу своего якобы имевшего место «недоброжелательного отношения к интеллигентам» Махно замечает, что и здесь Волин, не стыдясь, как подобает людям его типа, лжет. «Все годы моей революционной деятельности я ценил и ценю подлинных интеллигентов, особенно в наших анархических рядах. И ненавижу я лишь негодяев среди них. А таковых различать я могу». Кроме того, Махно нечего сводить счеты с Волиным, так как это можно сделать лишь с товарищем, а «после встречи с ним здесь за границей, я его просто не считаю товарищем». Наконец, с Волиным его противопоставляют не личные причины, хотя его поведение во время бегства с Данцигской «мышеловки» было самым неприглядным и ему нечем «хвастаться», а «вранье и трусость того, кто был некоторое время председателем совета махновцев15». С этого момента Махно относится с постоянной неприязнью к Волину, который ему отплатил тем же в своем посмертно изданном труде Неизвестная революция, где он приписывает Нестору серьезные личные недостатки, как мы это увидим в следующем разделе.

    Можно было бы отнести эту ссору на счет полемики, вызванной обсуждением организационной Платформы Дела Труда, или трудностей эмиграционной жизни и усиления социального неравенства между интеллектуалом-идеологом Волиным и крестьянско-рабочим активистом Махно, или же говорить о противоположности их характеров, о неуместной чувствительности, все это имело под собой почву, но было и другое. Махно очень хорошо понимал, что мишенью для нападок со всех сторон, как тех, кто должен бы быть самым близким, так и открытых врагов, был не он сам, а все движение и память его погибших товарищей. Именно поэтому Махно не мог допустить никакого неуважения к себе, ни к своим боевым товарищам, к которым Волин явно относится с некоторым пренебрежением, забыв о тех, кому было поручено его охранять и кто заплатил за это дорогой ценой. Он также не мог принять легковесное отношение Волина к своим собственным обязанностям, тогда как Махно лично настоял на его назначении председателем Военно-революционного Совета повстанцев, в октябре 1919 г. Он, разумеется, не сделал бы этого, если бы знал настоящую личность Волина, ту, которая проявилась в нем со времени эмиграции - пишет теперь Махно.

    В этом плане защита против всяких атак и критических выпадов становится для него почти навязчивой идеей; по малейшему из видимых отклонений сыпались комментарии, и ему приходилось объясняться и оправдываться. Рассмотрим два примера, которые иллюстрируют такую предупредительность его «друзей». В первом случае, Махно присутствовал на праздновании Х-й годовщины Октябрьской революции в зале Гранд-Ориан (франкмасонском) на улице Кадэ в Париже, под покровительством русских «попутчиков» большевиков. Он пошел туда в качестве оппозиционера; нашлись, однако, простодушные люди, утверждавшие, что он был туда приглашен советским посольством, и что он собирается присоединиться к коммунистической партии! Ему пришлось опровергать в Деле Труда, эту наглую интепретацию16. Во второй раз, Махно опубликовал статью «Советская власть, ее настоящее и будущее» в журнале Борьба, который издавал украинский большевистский перебежчик Григорий Беседовский; тогда он натолкнулся на критику Аршинова и Чикагской группы русских анархистов! Ему пришлось расставить все по местам, заявив, что он достаточно взрослый, чтобы знать, что он должен или не должен делать, и что ему «няни не нужны: я освободился от них десятки лет тому назад, и успел много лет побывать няней для других, в том числе и для самого Аршинова17».

    Впрочем, отношения этих двух товарищей стали более холодными, так как Аршинов слишком олицетворял, по мнению Махно, обсуждение Платформы, написанной ими совместно. Тем более, что то Аршинов, то Волин представлялись Кубаниным и советскими авторами, или даже «друзьями» анархистами, как его духовные «учителя»; одни это делали, потому что хотели любой ценой приуменьшить роль крестьян в движении, подчиняя его или рабочим, или интеллигентам, другие - потому что Махно, почти «неграмотный», не смог бы сам сочинить, и тем более отредактировать, без опытного писателя, свои многочисленные сочинения. Это последнее утверждение было формально опровергнуто Идой Мэтт, секретарем-машинисткой Махно и группы Дело Труда. По ее словам, Махно был очень требователен к форме, и насколько он прислушивался ко всем подсказкам и советам, настолько он дорожил правом решать, где поставить наименьшую запятую в его писаниях18. Впоследствии Мария Гольдсмит, старая кропоткинка, оказывала ему такую же услугу до своего самоубийства в 1933 г.19 Рассмотрим в этой связи «литературную продукцию» Махно во время первых лет его изгнания.

    На протяжении 1926-1929 гг. Махно опубликовал серию статей и текстов большой важности, как в историческом, так и в теоретическом плане. Если принять во внимание написание трех томов его Воспоминаний, этот период можно считать очень плодотворным, хотя он остается, в общем, незаслуженно недооцененным или попросту неизвестным. Махно приводит некоторое число важных деталей и уточнений, касающихся движения, в частности, черного пиратского флага с черепом и скрещенными костями, который приписывают на некоторых фотографиях махновскому движению, он уточняет с иронией, что ничего подобного не существовало20, или по поводу обвинений в антисемитизме, в ответ на которые он многократно приводит обстоятельные опровержения; как и о природе и смысле махновского движения и т.д. В этом плане, в частности, важен его ответ Кубанину с многозначительным заглавием Махновщина и ее бывшие союзники: большевики. Теоретический вклад Махно в разработку либертарного коммунизма не менее значителен: статьи о государстве, о национальном вопросе, о революционной дисциплине, о защите революции и о революционной организации. Он подверг также резкой критике большевиков, обнажив их противоречия и ложь: «Идея равенства и большевики», «Как лгут большевики (правда о матросе-анархисте Железняке)», «Открытое письмо русской коммунистической партии и ее центральному комитету (по поводу Бэлы Куна и второго соглашения)», «В память о Кронштадтском восстании», «Великий Октябрь на Украине» и «Крестьянство и большевики». Он публиковал Призывы к солидарности с русскими анархистами, которых преследовали в СССР, в поддержку анархистского Черного Креста, Музея Кропоткина в Москве и т.д. Он следил также за актуальными международными политическими событиями и высказывал свое мнение по их поводу: «Мировая политика Англии и задачи революционных трудящихся».

    Упомянем также статью о крестьянстве и большевиках, где он устанавливает социально-экономические различия, достаточно хорошо известные впрочем, между богатыми крестьянами, кулаками, средними крестьянам, середняками, бедными крестьянами, бедняками, и сельскохозяйственными поденщиками, батраками. Большевистско-сталинская политика развития сельского капитализма стремилась на протяжении 1920-ых годов свести эти категории только к двум крайним: кулаки и батраки, в ущерб подавляющему большинству крестьянства. По этому поводу известно, что с 1929 года по 1934 эта политика усилилась так, чтобы полностью лишить крестьян земли. Это осуществлялось ценой самого большого холокоста нашего столетия, на который до сих пор мало обращают внимания, так как это «псевдораскулачивание» стоило от десяти до пятнадцати миллионов жертв, по достоверным оценкам наблюдателей. Заметим, что здесь речь шла о настоящем эпилоге гражданской войны, так как этот геноцид коснулся особенно регионов России, Украины, Дона и Волги, которые были тогда самыми большими противниками нового режима. Что касается результатов этой безумной войны против людей, обрабатывающих землю, они были чрезвычайно ретроградными: кулаки, составлявшие раньше незначительное меньшинство, были заменены на государство-кулак, тогда как выжившие в этой бойне, перекрещенные на колхозников, а именно, сельскохозяйственные рабочие, стали по своему статусу настоящими государственными рабами. К сожалению, Махно не мог располагать достаточной информацией об этой преступной политике Сталина и его приспешников, что объясняет, почему его статья утратила актуальность.

    В своем «Открытом письме Центральному комитету русской КП», появившемуся в 1928 году, Махно выражает свое возмущение по поводу лживой версии об его отношениях с Бэлой Куном во время второго соглашения с Красной армией в сентябре 1929 года. В статье Как лгут большевики Махно проливает свет на другой исторический момент. Он восстанавливает правду о матросе-анархисте Железняке, том самом, который разгонял Учредительное Собрание в январе 1918 года. Махно оправдывает этот акт и объясняет, что Железняк, матрос Черноморского флота и делегат от Кронштадта, сыграл одну из самых активных ролей в 1917 году. Махно сожалеет только о том, что горячий матрос, располагая большим доверием своих товарищей, не использовал его, чтобы разогнать заодно Ленина и его «Совет Народных Комиссаров; это было бы исторически необходимым и помогло бы вовремя разоблачить душителей революции». В краткой статье о «Политике Англии» он бичует английский империализм и излагает идею, согласно которой невозможно противостоять его планам против революции и СССР, исходя из того, что в этой революции «не существует ни свободы слова, ни собраний, ни прессы, ни независимых организаций трудящихся». Следовательно, им нечего защищать до тех пор, пока будет существовать это нарушение справедливости по отношению к их правам быть свободными и ответственными».

    Упомянем еще «Призыв за анархистский Черный Крест», где Махно настаивает на необходимости помогать анархистам, которых преследуют за их идеи в мире и, в частности, в СССР.

    Все эти статьи были опубликованы на русском языке в журнале Дело труда, некоторые переведены и появились в свою очередь в Ле Либертэр21. Короче, борьба для Махно продолжается, только саблю заменило перо. Что касается положения во Франции, поскольку над ним висела дамокловым мечом угроза выдворения при малейшей попытке вмешательства во внутреннюю политику, Махно был вынужден ограничиться теоретическим и организационным планом и избегать появления на политических собраниях и митингах.

    Следует особо выделить эту политическую активность, так как она осуществлялась в тяжелых условиях: физические страдания, растущая моральная изоляция и материальная нестабильность. Болгарский врач-анархист Балев, побывавший в Париже, пригласил его жить на юг Болгарии, в Долину Роз, в Казанлык. Махно отказался, поскольку там прочно обосновались русские белогвардейцы, располагавшие официально разрешенными военными подразделениями, которых ему следовало опасаться. Он занимался мелкими малярными работами; вместе с Аршиновым и несколькими товарищами занялся сапожным ремеслом, изготавливая плетеную женскую обувь, занятие очень распространенное в русской эмигрантской колонии в Париже, пока какой-то фабрикант не произвел революцию в технике, подорвав тем самым ремесленное производство.

    Махно оказался, таким образом, совершенно без средств к существованию. Его жена пыталась, как могла, обеспечить потребности семьи, но она получала нищенскую зарплату, работала уборщицей и прачкой в одном очень удаленном от Парижа заведении, так как приходилось считаться с враждебным отношением русских эмигрантских кругов, как только они узнавали, кто она такая. Французские товарищи, видя материальные трудности и подорванное здоровье Махно, опубликовали в апреле 1929 г. в газете Ле Либертэр обращение «За долговременную солидарность в пользу Махно22», в форме регулярного сбора средств по подписке, который позволил бы выплачивать небольшую пенсию инвалиду, прозванному тогда злыми языками «живым трупом». Был создан специальный комитет, секретарем которого назначен Надо. В газете Ле Либертэр регулярно публиковался отчет. Так, на 20 июня 1929 г. собрано 7180 франков, из которых 3300 выплачено Махно, по 250 франков в неделю, что составляло скромную, но обеспечивавшую минимум, сумму. Комитет совершил грубую оплошность: только на оплату марок и отправку писем было истрачено 3880 фр.! Тем не менее, выплаты пенсии регулярно осуществлялось на протяжении более одного года, до съезда французской анархистской федерации в 1930 году, на котором поменялось большинство, и противники Платформы взяли верх над ее сторонниками. Махно, хорошо известный как страстный «организационщик», направил открытое письмо съезду, в котором подверг суровой критике «анти-платформистов», назвав их «хаотическими элементами»: «Во многих странах движение внутренне и внешне дезорганизовано и находится в разжиженном состоянии. Мы должны над этим подумать и вместе преодолеть эти трудности. Съезд в своих резолюциях должен подняться над детским лепетом тех, кто задерживает развитие нашего движения23». Разумеется, такое отношение не прибавило ему симпатий со стороны нового большинства. С июля 1930г. они объявили, что Ле Либертэр «прекращает заниматься сбором средств; тем, кто желает продолжить, предлагалось адресовать пожертвования непосредственно Махно по адресу Н.Михненко, ул. Дидро № 146 в Венсенне». В следующих номерах газета еще опубликовала отчеты о полученных в промежутке средствах и повторила предложение направлять деньги непосредственно заинтересованному лицу. В июне 1931 г. в пользу Махно был организован праздник, но после вычета организационных и других расходов от собранной суммы мало что осталось. Таким образом, за исключением нескольких русских, болгарских, испанских и французских анархистов, которые его не забывали, Махно больше не мог рассчитывать на солидарность парижских анархистов из газеты Ле Либертэр. Однако, несмотря на невозможность вернуться на Украину и продолжить борьбу, прерванную в 1921 г., к нему опять вернулась надежда, так как испанские анархисты предложили ему возглавить партизанскую войну на севере Испании во время революционной борьбы 1931 года. Махно заинтересовался, таким образом, испанскими проблемами и написал две статьи на эту тему. В них он настаивал на необходимости

    приложить все усилия к тому, чтобы все трудящиеся Испании учли это и поня-ли момент, пропустить который в бездействии, ограничиваясь лишь словесны-ми резолюциями, значит косвенно содействовать врагам революции опом-ниться, прийти в себя и перейти в наступление на революцию и задушить ее.

    Для этого необходимо объединение анархических сил, создание Крестьянского Союза и федерирование его с Национальной Федерацией Труда, в которых анархисты должны работать, не складывая рук своих. Необходимо помочь трудящимся заняться у себя на местах непосредственно созданием своих местных хозяйственных и общественных самоуправлений или Вольных Советов и боевых отрядов для защиты тех социально-революционных мероприятий, которые трудящимся, осознавшим себя и порывающим цепи своего рабского положения, угодно претворить в жизнь. Так как, идя только этим путем и действуя при помощи этих средств социального действия, революционные массы трудящихся смогут своевременно, оказывать свое плодотворное воздействие на изменение той или другой нарождающейся в стране новой эксплуататорской общественной системы и победоносно развить и творчески закончить революцию.

    Об этом должны, по моему, позаботиться федерация анархистов и Националь-ная Федерация Труда. Для этого они должны иметь свои инициативные группы в каждом городе и в каждом селе. Они не должны бояться взять в свои руки идейное, организационное и революционно-стратегическое водительство всенародным движением на этих путях. Конечно, избегая при этом всякого союза с политическими партиями вообще и в особенности с коммунистами-большевиками, потому что испанские коммунисты-большевики, я думаю такие же, как и их друзья - русские. Они пойдут по стопам иезуита Ленина или даже Сталина. Они, чтобы утвердить свою партийную власть в стране и тот русский позор, который известен под именем лишения свободы революционных идей и исповедующих их организаций, не замедлят объявить свою монополию на все достижения революции, ибо они мнят себя, что только они могут и должны пользоваться свободой и правами на путях революции, и они предадут и союзников и самое дело революции.24

    Эти предвосхищающие советы дополнены такого же направления исследованием об «истории испанской революции в 1931 г. и о роли социалистов - правых и левых - и анархистов» в 1933 г.25

    В это же время Махно получил сильный моральный удар: в конце 1931 Аршинов, его товарищ и друг, с которым он был связан более двадцати лет, перешел на сторону большевиков, что вызвало между ними резкий разрыв. Как объяснить неожиданный поворот Аршинова, который еще за несколько месяцев до того писал очень интересные и резкие статьи против сталинско-большевистского режима? Четкость - кое-кто сказал бы чрезмерная твердость - его позиций в организационном споре отвернули от него симпатии многих анархистов, которых привлекло сначала предложение обновить основополагающие принципы анархо-коммунизма; таким образом, он стал «белой вороной» в международном анархистском движении. Некоторые заходили так далеко, что вспоминали о начале его деятельности в рамках большевистской партии в 1904 г., пытаясь объяснить это слишком «организационное» увлечение. Со своей стороны, подвергаясь постоянной критике за оскорбление Святых Отцов Анархии, он становился все более непримиримым по отношению к своим противникам, до такой степени, что радикально порывал с традиционным анархизмом и ратовал за четко структуриро-ванную и явно авангардистскую анархистскую «партию». С Махно, который сам был «организационником», Аршинова разделяли не разногласия, а некоторое сектантство, которое привело его к тому, что он стал рассматривать своих противников анархистов в одном ряду со своими врагами, сторонниками государства и власти. Кроме того, у Аршинова было много личных неприятностей, в частности, высылка из Франции и драматический конфликт с супругой, которая, устав от эмигрантской жизни и, тоскуя по родине, хотела вернуться в Россию вместе с сыном. Поскольку они были большими друзьями с Серго Орджоникидзе (так как сидели в одной камере двадцать лет назад), тот, став близким соратником Сталина, предложил Аршинову свое покровительство, чтобы помочь вернуться на родину, не отчитываясь при этом за прошлое. Не столько его организационный демарш, сколько личные обстоятельства объясняют, вероятно, неожиданное признание им советской власти и его возвращение в 1933 году в Москву, где он проработал в качестве корректора до 1937 года, когда его расстреляли по обвинению в попытке «восстановить анархизм в России».

    Поссорившись с большинством русских анархистов в Соединенных Штатах, сто-ронников Аршинова, Махно оказался полностью изолированным, деморализованным, к тому же больным, он жил впроголодь, в растущей нужде. Только болгарские анархисты и несколько махновцев, без средств, как и он, поддерживали с ним контакт и помогали в меру своих слабых возможностей, хотя часто из гордости Махно отказывался принимать деньги. Он не стал из-за этого пассивным, а продолжал писать статьи для русского анархистского журнала Пробуждение, выходившего в Соединенных Штатах. Он публикует в частности « Азбуку анархизма», где с большой силой утверждает свое кредо, а также статью « На путях пролетарской власти», в которой он ставит значимые вопросы о природе и содержании большевистской власти, ее соотношении с концепци-ями Маркса и Ленина и пролетариатом, часть которого, по его мнению, особенно городская, находит свою выгоду в новом режиме в ущерб остальной части класса и крестьянским массам. Он дополняет, таким образом, «анализ многих анархистов, которые склонны утверждать, что пролетариат здесь ни при чем, его, дескать, обманула социалистическая интеллигентская каста, которая в силу целого ряда исторических явлений и логики неизбежных государственных преобразований стремится в этом процессе заменить власть буржуазии своею, и которая обыкновенно старается руководить борьбою пролетариата против буржуазно-капиталистического мира»26.

    Махно настоятельно советует внимательно изучать этапы русской революции и роль тех и других в этой эволюции, чтобы не повторять совершенные ошибки и получить возможность эффективно бороться с большевиками-коммунистами, предлагая ясную и четкую либертарную альтернативу. Последней его статьей стал некролог, посвященный старому товарищу Николаю Рогдаеву, который был депортирован Москвой и умер в Средней Азии. Рогдаев был пионером анархизма на Украине и в России вначале столетия. Он организовал многочисленные группы активистов и бойцов, и сам сражался в 1905 году на московских баррикадах. Рогдаев был исключительным полемистом, приводившим в замешательство своих противников эсеров и социал-демократов, перетянув, таким образом, много борцов из этих организаций к анархистам. Он долго также полемизировал с Лениным в Швейцарии и поддерживал с тех пор дружеские отношения с большевистским вождем. Во время революции 1917 г. Рогдаев обосновался в Самаре, имея намерения присоединиться к Махновщине осенью 1919 г., но присутствие Волина его в этом разубедило, так как он не мог ему простить сотрудничество с Владимиром Бурцевым - Шерлоком Холмсом русских революцион-ных кругов, который разоблачил, в частности, агента-провокатора Азефа, - и бездейст-вие, когда его совершенно безосновательно обвинили в том, что он провокатор. В 1920 году Ленин пригласил его в Москву, предложив ему, с одной стороны, убедить Махно «подчиниться» Кремлю, с другой, выполнять ответственную работу, связанную со знанием иностранных языков, в штабе красной армии на западном фронте. Рогдаев однозначно отклонил оба предложения, что ему стоило тотчас неприятностей с ЧеКа в Самаре, смягченных впоследствии, так как он получил место в системе образования в Тбилиси. Он поддерживал контакты с Делом Труда и даже посылал туда деньги. Махно принял близко к сердцу его кончину и на одном из собраний 21 января 1934 года прочел длинный доклад в память о своем друге, закончив его патетическими словами прощания:

    А ты, дорогой друг, товарищ и брат мой, спи, хотя и тяжелым и безпросыпным сном, но спи спокойно. Твое дело - наше дело. Оно не умрет никогда. Обновленным, светлым, здоровым для жизни и последующей борьбы трудового человечества, она «отзовется на поколениях живых»…

    Вечная память тебе, друг!

    Позор и проклятье тем, кто на тебя подло клеветал и кто тебя с мелочной, трусливой расчетливостью, медленно, но систематически, терзая твою душу и сердце, так долго терзал и убил.27

    Махно тогда не догадывался, что эти слова, включая проклятие клеветникам, могут в очень скором времени быть применены к нему самому!

    Действительно, он находился в состоянии крайнего истощения, этот некролог был отправлен в Пробуждение только после его смерти, его супругой, которая объяснила, что он не смог это сделать сам из-за нехватки денег на оплату почтовой марки28. Из-за недоедания туберкулез прогрессировал, разрушая его легкие, так что менее чем через два месяца, 16 марта 1934 г. Махно был госпитализирован в туберкулезный корпус больницы Тэнон. Парижские анархисты вновь проснулись и возобновили деятельность «комитета Махно», «чтобы организовать необходимую солидарность29». В июне Махно оперировали, но было слишком поздно, чтобы остановить фатальное развитие болезни; его положили в кислородную палатку, затем, в ночь с 24 на 25 июля, он уснул вечным сном. На рассвете 25 июля врачи констатировали его смерть. Через три месяца ему должно было исполниться сорок шесть лет.

    На церемонии захоронения урны с его прахом 28 июля на кладбище Пер-Лашез, где его останки покоятся рядом с останками коммунаров, присутствовало пятьсот человек. В международной анархистской прессе были опубликованы многочисленные некрологи.

    Несмотря на все эти манифестации в память о Махно, нельзя не задать себе вопрос об «ослаблении» солидарности парижских либертариев на протяжении последних месяцев его жизни. Мы обнаружили, например, вызывающие беспокойство факты в отчетах комитета в поддержку Махно: в отчете за период с 3 мая по 31 августа в разделе поступлений фигурирует сумма 4131 фр., полученная в результате пожертвований со всего мира, в частности от русских и итальянских анархистов из Соединенных Штатов, от многих французских либертариев, среди которых Жан Грав; но когда смотришь в колонку расходов, узнаешь с удивлением, что только 132 фр. были выплачены Махно, еще 100 его жене и 300 дочери, тогда как посмертная маска обошлась в 310 фр., печать для корреспонденции комитета в 74 фр., а клише газеты Ле Либертэр в 500 фр.30! Во втором отчете, охватывающем период с 31 августа 1934 г. по 30 сентября 1935 г., пожертвования, поступавшие по-прежнему, особенно от русских анархистов из Соединенных Штатов, а также из Еврейского Клуба Парижа, достигают общей суммы 3467 фр. Среди расходов фигурируют аванс в 1800 фр. Волину на подготовку продолжения Воспоминаний Махно, 650 фр. на барельеф Махно и мелкие почтовые расходы31. Чтобы понять и узнать больше, мы попытались разыскать живущих еще членов этого пресловутого комитета и задали им среди других следующие вопросы: «из финансового отчета комитета в поддержку Махно, опубликованного в газете Ле Либертэр после его смерти, явствует, что имелась в наличии значительная сумма, более 4000 фр., тогда как ему было выплачено с мая 1934 г. и до кончины 25 июля всего 123 фр.; как это можно объяснить? Выплатил ли ему комитет что-нибудь между 1931 и 1934 гг.? Комитет должен был помогать жене и дочери Махно; делал ли он это?» Из четырех собранных ответов, ответ Николя Фосье представляется полным, но, к сожалению, он не смог дать объяснения по поводу бездействия комитета, поскольку отсутствовал в Париже в период, о котором идет речь32. Остальные члены комитета уклонились от поставленных вопросов, или же, с явным чувством неловкости, ответили, что они не помнят уже эту настолько отдаленную историю. Значит, следует, по-видимому, считать, что им было легче иметь дело с мертвым символом, таким, как Махно предстает в некрологах, чем с живым человеком! Николя Фосье уточнил нам, что «ходили слухи» будто Махно часто бывал на ипподроме рядом с Венсенном, где он, кажется, играл на мелочь, которая у него оставалась после необходимых расходов на жизнь своей семьи из предоставляемой ему помощи. Поговаривали также, что он начал пить, но этого я не могу утверждать33». Оставим в стороне клеветнический характер этих «слухов». Подписчики, вносившие «пожертвования» не имели, конечно же, в виду, чтобы комитет следил, как Махно будет их использовать. Эти скромные деньги должны быть ему переданы, и все, а он волен их использовать по своему усмотрению, такова, по крайней мере, наша точка зрения; поэтому мы считаем, что ответственность этих «комитетчиков» велика, так как нам кажется очевидным, что если бы Махно имел в своем распоряжении больше материальных ресурсов, он не ушел бы преждевременно из жизни и смог бы участвовать в испанской либертарной революции 1936 года, к которой он готовился, и, кто знает, смог бы повлиять на нее неким образом или же погибнуть в ней, сражаясь, как два махновца из интернациональной группы колонны Дуррути.

    Что касается денег, переданных Волину для «подготовки» продолжения Воспоминаний Махно, рассмотрим, как они были использованы. Первый том появился, как мы видели, уже при жизни Махно на французском языке в 1927 г. и на русском в 1929 г.; второй и третий тома были к этому моменту готовы, отпечатаны на машинке и вычитаны Идой Мэтт и Марией Голдсмидт, и требовалась только добрая воля издателя. Махно сам сообщил об этом в 1927 г. в письме к русско-украинской рабочей общине в Соединенных Штатах, высказав пожелание, что найдутся хорошие переводчики, чтобы обеспечить украинское издание34. Пока же он опубликовал большой отрывок из второго тома в 1932 г. в русской анархистской газете Рассвет, выходившей в Соединенных Штатах, под названием Темные страницы русской революции. Незадолго до своей смерти, чувствуя, что приходит конец, он доверил все свои бумаги, в том числе рукопись этих двух томов, своему старому другу Грише Бартановскому, по прозвищу Барта, с которым познакомился на Украине еще в 1907 г. и вновь встретился в эмиграции, попросив использовать их наилучшим образом. После кончины друга, Барта пошел к анархистскому активисту доктору Марку Пьеро, чтобы попросить у него совета. Тогда было решено передать рукопись двух неизданных томов Воспоминаний жене Махно Галине Кузьменко, чтобы она сама решила, как лучше с ними поступить. Она их передала комитету поддержки, вероятно для того, чтобы собранные средства не «потерялись» полностью, который в свою очередь поручил Волину «подготовить» их к публикации и установил контакт с русскими анархистскими организациями в Соединенных Штатах по вопросу возможного издания. Другие рукописи, документы, письма, листовки и журналы Барта хранил в небольшом чемоданчике, который исчез во время обыска Гестапо - Барта был анархистом и евреем - во время войны, следовательно, эти материалы утрачены, вероятно, навсегда35.

    В 1936 и 1937 гг. второй и третий тома Воспоминаний Махно вышли из печати благодаря средствам, собранным русскими анархистами в Соединенных Штатах, под «редакцией» Волина, с его предисловием и комментариями. В чем могла состоять эта «редакция»? Мы сравнили ту часть, которая появилась в газете Рассвет, и версию, опубликованную под «редакцией» Волина, и кроме нескольких переставленных запятых и устранения нескольких лишних слов, ничего больше не нашли в волинской версии. Как сам Волин представляет это дело?

    В предисловии Волин пишет «я очень сожалею о том, что личный конфликт с Нестором Махно помешал мне проредактировать первый том его воспоминаний», вышедший при жизни автора, так как он смог бы улучшить его форму изложения, что позволило бы избежать некоторых «разочарований читателей». Он добавляет, что «незадолго до смерти Н. Махно, мои личные отношения с ним несколько наладились. Я подумал предложить ему проредактировать, при его участии, дальнейшие воспоминания» и что «только смерть Махно помешала осуществлению этого проекта36». Эта версия совершенно не соответствует действительности, так как Киро Радев нам рассказал, что он пытался помирить Махно и Волина и рассказал Нестору, который лежал в больнице, что он ввел Волина в комитет по поддержке, на что украинский анархист ответил: «Ты мне изменил37!». Действительно, надо было очень плохо знать Махно, чтобы подумать, что он так легко простит прошлые грехи Волина. Волин, однако, уточняет в своем предисловии, что он удовлетворился исключительно усовершенствованием «литературной формы» текста. В этом случае его работа - корректорская, по сути, - не имеет ничего общего с тем, что понимается под «редактированием», которое давало бы основание предполагать, что Махно не умел писать! Он оправдывает свою работу следующим фактом: «для непосвященного читателя добавлю, что Н. Махно обладал лишь элементарным образованием, а литературным языком не владел и в малой степени (что, впрочем, - как уже сказано- не мешало ему иметь собственный характерный "стиль")»38.

    Несколько смущенный все же своими противоречиями, он предпочитает перейти затем к содержанию Воспоминаний Махно и похвалить их за исторический и документальный интерес, касающийся 1917 и 1918 годов. Он делится своим сдержанным отношением к критическим рассуждениям Махно по поводу пассивности некоторых русских анархистов того времени, как и преувеличения, на его взгляд, революционной роли украинского крестьянства, и он выражает сожаление, что Воспоминания завершаются концом 1918 года до того момента, когда махновское движение достигло большого размаха. Волин обещает также издать книгу, в которой будут опубликованы все статьи Махно, появившиеся в русской анархистской прессе, и неизданные рукописи (вероятно, те, которые находились у Барты). В 1945 году, незадолго до смерти, он передал все свои бумаги и книги своему самому близкому другу Якову Дубинскому, который в 1947 году обеспечил издание его синтетического труда о русской революции Неизвестная революция. Эти документы оказались впоследствии у детей Волина. Мы имели возможность видеть их копии. В целом они представляют собой записи и наброски; именно эта разрозненность мешает до сих пор их опубликовать. Волин там повторяет свои обвинения по отношению к Махно, и, насколько можно судить, глубинная причина их личного конфликта состояла в противоположности их характеров и социального положения: Махно «никогда не сделал ни малейшего шага, чтобы установить более личные дружеские отношения с ним», и якобы питал «слепое доверие к крестьянству и недоверие ко всем другим классам общества; некоторое презрение по отношению к интеллигентам, даже анархистам».

    В Неизвестной революции Волин не побоялся утверждать, что Махно «вел в Париже чрезвычайно тяжелую жизнь, как в материальном, так и в моральном плане. Его жизнь за границей было только долгой и достойной жалости агонией, с которой у него не было сил бороться. Его друзья помогали ему перенести бремя этих печальных лет заката39». Мы видели, что изгнание было очень плодотворным, и что только самые последние годы его жизни были очень трудными, особенно из-за некоторых из его «друзей». Решительно, Махно, который уже познал большевистских «друзей», мог бы подписаться под пословицей «Господи, береги меня от моих друзей, с врагами я сам справлюсь!».

    Чтобы не слишком распылять наш рассказ, мы совсем не останавливались до сих пор на личности и на ряде аспектов жизни и деятельности Н.Махно. Теперь мы к этому возвращаемся и попытаемся при помощи различных свидетельств реконструировать его образ, его положительные качества и недостатки, которые могут иногда помочь лучше понять некоторые успехи или поражения всего движения.

    По совпадающим описаниям лиц, которые его знали или жили бок о бок в Париже, Махно был скорее низкого роста - около 1,65 м - темноволосый, с сине-серыми глазами, высоким и широким челом, и производил впечатление, около 1927 года, достаточно «крепкого» человека. Это последнее качество отмечается со времен революции, так как десять лет заключения превратили молодого коренастого парня, каким он выглядит на фотографии 1907 г. в мужчину, конечно, еще молодого, но хрупкого на вид. Свежий воздух, хорошее питание, верховая езда и тяжелые столкновения следующих лет придали ему более крепкий вид.

    Первое портретное описание этого периода, которым мы располагаем, принадлежит украинскому националисту Магалевскому, который встретился с Махно весной 1917 г. в Гуляй-Поле. Он его описывает как человека низкого роста, скорее худого, длинноволосого, с небольшими темными усами1; он отмечает, что Махно прохаживался более часа по городку, слушая разговоры и наблюдая за поведением разных людей, сам не произнеся ни слова. Анархист Иосиф Готман, получивший прозвище «Эмигрант» за то, что прожил долгие годы в Соединенных Штатах, видит Махно, приблизительно в то же время, как

    человека слегка более низкого, чем средний, роста, мощно сложенного, с пронзительными, стального цвета, глазами и волевым выражением. Он был сыном украинского крестьянина, и в его жилах текла кровь предков, запорожских казаков, прославившихся своим независимым духом и своими бойцовскими качествами. Хотя и ослабевший после долгого заключения, за время которого болезнь поразила его легкие, Махно удивлял всех своей жизненной силой и энергией.2

    В конце 1918 г. повстанец Белаш также видит Махно: «Ниже среднего роста, живой в движениях, с маленьким лицом, вздернутым носом, быстрыми карими глазами и большими волосами, спадающими на шею и плечи, он казался мальчиком. Одет он был в маленькие офицерские сапожки, диагоналевые галифе, драгунскую с петлями куртку, в студенческой фуражке, через плечо маузер»3. Несколько месяцев спустя, Дыбец дает один из самых интересных портретов:

    Каков он был из себя? Ну, что сказать? Был низенького роста. Носил длинные волосы, настолько длинные, что они свисали за загорбок. Признавал единственный головной убор - папаху, служившую ему и зимой и летом. Владел прекрасно всеми видами оружия. Хорошо знал винтовку, отлично владел саблей. Метко стрелял из маузера и нагана. Из пушки мог стрелять. Это импонировало всем его приближенным - сам батько Махно стреляет из пушки.

    Сам Махно не отличался высоким уровнем развития. Он, как анархист, читал кое-что Кропоткина, Оргеяни, а также, может быть, Бакунина, но этим и ограничивался его багаж.

    Думается, Махно обладал недюжинными природными задатками. Но не развил их. И не понимал, какова его ответственность. Ему льстило, что вокруг него собралась такая большая армия. Но что делать завтра - этого он себе не представлял.4

    Дыбец в целом упрекал Махно, за то, что тот не превратился, как он сам, из анархиста в большевика и возможно даже за то, что он не включил в свой «интеллектуальный багаж» ученые труды его новых хозяев; несмотря на сказанное, он наделял Махно весьма привлекательными качествами. Однако эти качества не привлекли внимание Бразнева, его товарища по партии, который встречался с Махно в мае 1919 г., и заметил его «длинные, спадавшие на лоб волосы», он нашел, что у Махно «длинный и острый нос», а также «деликатное лицо семинариста», и впоследствии признался, что его подмывало вытащить маузер и всадить ему пулю в затылок, когда он рассматривал штабную карту5!

    Когда 7 мая 1919 г. Лев Каменев приехал в Гуляй-Поле, один из сопровождавших его набросал следующий портрет Махно: «Махно - приземистый мужчина, блондин, бритый. Синие, острые ясные глаза. Взгляд вдаль, на собеседника редко глядит. Слушает, глядя вниз, слегка наклоняя голову к груди, с выражением, будто сейчас бросит всех и уйдет. Одет в бурку, папаху, при сабле и револьвере. Его начштаба - типичный запорожец»6. Автор этого описания добавляет, что чувствовал себя перенесенным в XVIII столетие в среду запорожцев.

    Несколько месяцев спустя в августе 1919 года на железнодорожной станции Помощная, когда 58-я дивизия красной армии присоединилась к Махно, один из большевиков С. Розен имел возможность присмотреться к Махно поближе. Он увидел его голубоглазым, одетым под гусара, похожим на «обычного бойца, а не на украинского батьку, такого, каким он себе его представлял», только его «серые с хитринкой глаза выражали чрезвычайную силу воли и твердость». Махно произнес горячую речь против большевиков, обозвав их узурпаторами, душителями свободы народа и обвинив их в трусливом бегстве перед белыми, оставив им Украину. Что касается его самого, он поклялся разбить Деникина «в три дощечки» (намек на гроб?- прим. автора). Розен отмечает, что Махно скорее кричал, чем говорил, с разгоревшимся энтузиазмом агитатора. Конец его речи был заглушен криками ура солдатской толпы. Один из большевиков хотел ему ответить, он не дал ему говорить и предложил немедленно создать революционный комитет7.

    В это же время итальянский дипломат Пьетро Кварони, путешествовавший в этом крае, был перехвачен махновцами. Он оставил нам красочное описание своего приключения. В самом начале он имел дело с каким-то «командиром, высоким брюнетом с монументальной парой усов и еще свежим шрамом через все лицо. На голове у него казацкая шапка была заломлена набекрень; униформа очень отдаленно напоминала старые русские униформы; на груди две пулеметные ленты накрест; широкий кожаный пояс, наконец, на котором висело несколько гранат8».Оказывается, что это был командир черной сотни Махно. Кварони привели к самому Махно в хату. Батька был один, он сидел за шатким столом. Итальянский дипломат описывает его следующим образом: «маленького роста, прямые каштановые волосы, спадающие на узкие плечи подростка. Куртка черного драпа и неизбежные пулеметные ленты накрест; на поясе револьвер и сабля; под столом угадывались сапоги, начищенные до блеска». Он нашел, что у Махно «маленькие черные глаза, время от времени во взгляде неподвижность сумасшедшего, а иногда вспышка холодного любопытства; но всегда его глаза выражали несгибаемую волю, почти сверхчеловеческую». Кварони обменялся несколькими словами с Махно и остался под впечатлением его голоса: «Я никогда не слышал подобного голоса: очень высокий по тону, но не резкий, с неожиданными модуляциями; в некоторые моменты создавалось впечатление, что слышишь пение петуха». Вероятно, любитель оперного пения и под влиянием нескольких стаканов водки, предложенных хозяином, от которых он не отважился отказаться, чтобы не рассердить Махно, итальянец отметил еще «широкий и резкий раскатистый смех» Батьки. Махно произнес перед ним удивительную речь, разве только из-за давности и несовершенного владения русским языком, Кварони плохо передал некоторые слова и фразы. По его словам, Махно поручил ему быть посредником в том, чтобы убедить союзников его поддержать:

    Союзники должны бы поддержать меня. Белые? У них больше нет никакого шанса, им никогда не удастся подвести обратно русский народ под свое иго. Красные? Но если они выиграют партию, у вас будут бесконечные неприятности. Я, напротив, считаю, что жизнь на заводе, жизнь в городе, может сделать человека только несчастным; но в деревне после того, как будут уничтожены помещики, все смогут жить счастливо. Посмотри, это ведь замечательная земля: мы вам будем продавать нашу пшеницу и покупать у вас ваши промышленные товары, которых нам не хватает, и мы будем все счастливы: народ, состоящий из свободных и счастливых крестьян, не будет никогда ссориться со своими соседями9.

    Махно его уверял, что все крестьяне России идут за ним, и что он, с помощью союзников, сможет освободить страну от красных и белых. Хотя кажется малоубедительным, чтобы Махно произнес такие слова, интерпретация Кварони представляет все же интерес, так как он воспроизводит главное более вероятно: «Речь шла о том, чтобы устранить собственников и правительство, и получить для крестьян абсолютную свободу. В общем, старая анархистская революция, вечный мираж русских крестьян; Революция Стеньки Разина и Емельяна Пугачева10». Краткое пребывание дипломата у махновцев закончилось сумасшедшей скачкой на тачанках, этом «джипе гражданской войны». Кварони сохранит об этом случае меланхолические воспоминания, признаваясь в глубине сердца в явной симпатии к анархии и вспоминая своего собеседника с «некоторым сожалением».

    Месяц спустя, незадолго до битвы под Перегоновкой, между махновцами и украинскими националистами Петлюры имели место контакты. Один из петлюровцев, Винар представляет Махно «как крепко сложенного человека, среднего роста, одетого в синюю рубаху, стянутую зеленым поясом11». Другой петлюровец рассказывает о прибытии Махно в штаб в Умань. Накануне назначенной встречи, махновские посланцы приехали осмотреть место и заняли позиции, чтобы дать сигнал тревоги при малейшей опасности. На следующее утро ровно в десять часов, неожиданно появились на полном скаку два десятка всадников, за которыми неслись пять тачанок, вооруженных пулеметами; на средней сидел Махно, одетый в длинную зеленую казацкую шинель; колонну замыкал еще отряд всадников. Все они выстроились в две шеренги перед петлюровским штабом, пропустив в середину упряжки Махно, - два телохранителя спереди, два сзади с револьверами в руках, спрыгнул с тачанки и направился к зданию. Вооруженный двумя револьверами, он вошел в комнату штаба, кратко поздоровался с петлюровским командиром, который встал ему навстречу и немедленно сел в кресло, чтобы избежать необходимости пожать руку принимавшего12. Между двумя лагерями не было доверия, прецедент с Григорьевым должно быть помнился еще, что объясняет эти излишние предосторожности.

    Осенью 1919 года, во время занятия Екатеринослава один из жителей города, Гутман видел Махно и описал его так:

    Маленький, худой, с женоподобным лицом (он прекрасно гримировался женщиной), с черными локонами волос, падавшими на плечи, Махно производил жуткое впечатление благодаря пронзительным глазам с неподвижным взглядом маньяка и жестокой складке вокруг рта на истощенном бледном лице. Возраст его трудно было определить по виду: не то - 25, не то - 45. Взгляд его редко кто мог выдержать спокойно, а одна сестра милосердия, побывавшая у него на допросе около часа (арестована была за хранение офицерских погон, сувенира мировой войны), заболела таким нервным расстройством, что в течение нескольких недель можно было опасаться за ее рассудок. По ее словам, самое страшное было, когда он в конце допроса начал любезничать.13

    Другое свидетельство несколько смягчает этот ужасающий портрет. Речь идет о молодом студенте Горного института города, направленном в составе делегации вместе с другими студентами к Махно, чтобы выяснить дело с некоторыми репрессиями махновцев, направленными против местных интеллигентов, один из которых, подозреваемый в шпионаже в пользу деникинцев, был выпорот. Прибыв с некоторым опасением, этот студент и его друзья очень быстро успокоились благодаря Нестору, который принял их очень любезно, встал, улыбнулся, пожал им руки, затем пригласил сесть, предложил сигареты и спросил, чем он может быть им полезен. Студент осмотрел комнату, в которой они находились: просторная, светлая с большим столом, на котором лежали две гранаты, кольт, два полевых телефона, подсоединенных к проводам, выходящим наружу, и чайник. Батька вовсе не произвел на него впечатления «отца», и он спросил себя, почему же Махно получил это имя. Махно был одет в гимнастерку цвета хаки, затянутую портупеями, проходящими через плечи. Один из повстанцев выполнял функции ординарца и записывал решения принятые в ходе беседы. Махно внимательно выслушал жалобы своих собеседников, иногда прерывал их, чтобы получить уточнения, затем поделился с ними своими трудностями в предотвращении расправ со стороны бандитов, выдававших себя за махновцев, хотя он уже несколько таких повесил. Он заявил, что некоторые факты дело рук большевистских провокаторов, «очень заинтересованных в том, чтобы интеллигенция отвернулась от махновцев», в частности, в рассматриваемом случае, так как махновцы никогда никого не пороли; они расстреливают виновных в случае доказанной вины, или отпускают людей, признанных невиновными. Его собеседники заметили, что он страдает от того, что видит, как махновское движение подвергается клевете. Он пообещал лично разобраться в данном деле, дружески поболтал со студентами и спросил, не хотят ли они присоединиться к анархистскому движению, так как их присутствие могло бы многое изменить к лучшему14.

    В конце 1920 года, французский анархист Маврисиус (Вандам) в свою очередь побывал на Украине и имел случай повстречаться с крестьянином-анархистом, имя которого он узнал только впоследствии: Нестором Махно. Вот при каких обстоятельствах: в одном подозрительном одесском кабаке, в декоре достойном романа, Маврисиус произнес пароль: «У вас есть семечки?», его провели по «какой-то разбойничьей лесенке» в заднюю комнату, где его встретил «крепкий мужик, с топорными чертами лица: тридцати-тридцати пяти лет, но с преждевременными морщинами, упрямый лоб, глубоко посаженные и прозрачные, как вода из источника глаза, решительные и резкие движения, смягченные ностальгической и вечной мечтой славян». Какой-то эсер им переводил. Махно ему заявил, что украинские крестьяне совершили революцию чтобы избавиться от помещиков, которые их давили и эксплуатировали, и они никогда не допустят возврата старого режима, но они также не хотят попасть под иго коммунистических чиновников: они хотят быть свободными. Все крестьяне принимают и любят власть советов, но советов, избавившихся от всякой зависимости от правительства. (…) Коммунистические чиновники - это паразиты, которые хотят копировать царских помещиков и угнетать крестьянина; он же хочет работать, а не кормить бездельников. Он будет защищать свою свободу против узурпаторов (…). Крестьяне хотят жить, работая, не испытывая ничьего ига и никого не угнетая15.

    Маврисиус не указывает точной даты этой встречи, но помещает ее после разрыва второго соглашения, то есть, вероятно, в 1921 г., когда Махно вновь оказался в районе Одессы. Это очень ценное свидетельство, так как оно было опубликовано в начале 1922 г., в то время когда махновское движение не было еще хорошо известно во Франции, и особенно потому, что он впервые воспроизводит на западе полный текст второго соглашения между махновцами и большевиками, что придает, несомненно, аутентичность его захватывающему рассказу. Последнее из найденных нами упоминаний о пребывании Махно на Украине представляет его так: «Батько Махно - 35-тилетний худощавый, невысокого роста, с чахоточным румянцем на впалых щеках, с длинными падающими на плечи волосами - по всему облику напоминает псаломщика из захудалого сельского прихода. Поражают только глаза - карие, большие, с чрезвычайно упорным и острым взглядом»16. Впоследствии ему следует считаться с многочисленными ранами, которые он получил, и с чрезвычайно тяжелыми условиями борьбы против красной армии, то есть, определенным физическим истощением, еще более усилившимся после долгого заключения в Польше. Когда Александр Беркман, наконец, познакомился с ним в Берлине в 1925 г., он был «потрясен его видом»: «от могущественного предводителя повстанцев осталась только тень. Его лицо и тело были покрыты шрамами от ран, из-за раздробленной ноги он окончательно стал инвалидом17». Однако его дух, его воля оставались несгибаемыми, и он стремился вернуться в родную страну «продолжить борьбу за свободу и социальную справедливость. Жизнь в изгнании была для него невыносимой, он чувствовал себя оторванным от своих корней и тосковал по своей любимой Украине». Беркман много раз слышал от него, что нужно вернуться «туда, так как мы там нужны».

    Питаемая его подвигами легенда вокруг него, усиливалась еще больше за счет мно-гих действительных или воображаемых геройских поступков, которые ему приписывала народная молва. Чаще всего это связывалось с его неожиданными появлениями в переодетом виде или с другой внешностью. Наиболее часто в первое время, учитывая его длинные волосы и безбородое лицо, это была женская внешность. Загримированный и одетый под крестьянку, он пробирался разведать вражеские позиции, затем прежде чем уйти, оставлял спрятанную где-нибудь записку, чтобы дать знать о своем визите. Однажды, он так лично убедился в большевистских расправах в Гуляй-Поле и оставил им записку с кратким предупреждением: «Был. Все видел. За обиду народа отомщу. Батька Махно18». Возможно, его товарищи использовали этот прием, чтобы сделать его вездесущим и действовать на мораль врагов? По другой версии, он приходит, переоде-тый крестьянином продавать овощи на сельский рынок, на следующий день листовки, расклеенные на заборах, сообщали, что, те, кто купил те или другие овощи имели дело с самим Батькой. Рассказывали также, что он напечатал ассигнации, обычные с лица, но с юмористической надписью на обороте: «Гей, куме, не журись! В Махна грошi завелись19!» Другой вариант надписи утверждал «наши не хуже ваших20!»

    Другие факты свидетельствуют о вездесущести Махно. Однажды поезд, ходивший между Александровском и Мелитополем, был атакован группой вооруженных людей, они прошлись по вагонам, вытряхивая чемоданы у пассажиров; когда они подошли к пассажиру, тихо сидевшему до сих пор, тот задал вопрос: «Кто вы такие?». Они ответили «махновцы». В этот момент неизвестный пассажир выхватывает револьвер и обстрели-вает их; полсотни других «пассажиров» делают то же с остальными членами банды. Неизвестный пассажир называет свое имя - Нестор Махно - и произносит речь перед пассажирами, объясняя им честность целей, преследуемых повстанцами21. В другой раз, один крестьянин просит одинокого всадника помочь ему распутать сбрую на упряжке; когда это сделано, он благодарит за помощь и уходит, но в этот момент проезжают два других всадника и приветствуют Батьку Махно в лице этого одинокого всадника; крестьянин сконфужено извиняется за то, что потревожил его и благодарит еще теплее 22.

    Все эти факты, реальные или предполагаемые передавались из уст в уста и создали Махно несравнимую популярность среди крестьянства, иногда граничащую с настоящим обожанием. Александр Беркман рассказывает, как однажды в Дибривке он встретил старого мужика, настоящего патриарха, с длинной белой бородой, который снял с головы папаху, когда было произнесено имя Махно. «Это большой и добрый человек, - сказал он. - Да хранит его бог. Он проходил здесь два года назад, но я об этом помню, как будто это было сегодня. Встав на скамейку на площади, он обратился к нам с речью. Мы темные люди, и мы никогда не могли понять речи большевиков, когда они обращались к нам. Махно же говорил нашим языком, просто и прямо: «Братья, - сказал он нам, - мы пришли вам помочь. Мы прогнали помещиков и их наемников, и теперь мы свободны. Разделите землю между собой по справедливости и равенству, затем работайте по-товарищески для общего добра». «Святой человек», - заключил почтенный крестьянин с убеждением, напомнив тогда прорицание Пугачева, великого бунтовщика ХVIII века: «Я вас только попугал, но однажды придет железная метла и выметет вас всех, вас тиранов нашей святой русской земли». Эта метла здесь, это Батька Махно23».

    Этот старый крестьянин потерял, однако, одного из своих сынов, когда село занял Шкуро, но Махно, предупрежденный об этом, прибыл среди ночи с сотней бойцов и с помощью местных крестьян прогнал три тысячи казаков Шкуро. Эта личная отвага - Махно всегда давал пример, идя в атаку первым, - вызвала ожесточенное соревнование между остальными повстанцами, которые не хотели оставаться позади. Он не был практически ни разу ранен за первых три года гражданской войны, что окружило его легендой непобедимости. Он «гулял под пулями и картечью как под дождем» рассказывает Аршинов, который рассматривал это как «психическое отклонение24». К этому следует добавить постоянное хладнокровие, особенно в самых угрожающих ситуациях, как в Перегоновке или во время покушения, организованного против него ЧеКа: в то время, когда он шел по главной улице в Гуляй-Поле, убийца, прятавшийся за углом, бросил в него две бомбы, которые к счастью не взорвались; невозмутимый, Махно, достал свой пистолет, пристрелил чекиста, поднял бомбы и принес их в штаб движения, сказав, что «большевики ему делают, решительно, странные подарки25!»

    Замечательный стратег, определение это не слишком сильное - это его качество единодушно признано, - Махно в совершенстве использовал местный рельеф: простирающиеся до бесконечности степи, почти без леса и деревьев, но повсюду глубокие борозды оврагов, невидимые издали. Знание местности оказывается, таким образом, определяющим. Используемые тактические приемы - хитрость, неожиданность, поддержка, разыгранное бегство, чрезвычайная мобильность - компенсировали численное и техническое неравенство повстанцев. Именно он изобрел тачанку, вооруженную пулеметом, и посадил на нее пехоту. Среди его уловок, самая известная - снова переодевание, в солдат регулярной армии; он становился по очереди офицером Варты, Белого казачества, деникинцем, и офицером красной армии. Отметим также военное использование свадебных или похоронных процессий. Беркман приводит факт такого рода, рассказанный одним большевиком: Махно удалось устроить так, чтобы отпраздновать свадьбу в деревне, занятой деникинцами. Выдавая себя за веселых гуляк, повстанцы угощали щедрыми порциями водки солдат гарнизона. В самый разгар пьянки появился Махно во главе отряда. Захваченные врасплох и не понимая, что происходит, тысяча деникинцев капитулировала без боя. Те из них, которые были мобилизованы, отправлены по домам, остальных ждала казнь. Тем не менее, эти блестящие операции не имели бы будущего, если бы Махно не проявлял постоянную бдительность. В самом начале движения, осенью 1918 года, он спал полностью одетый на столе на протяжении трех недель, готовый к любой неожиданности. Он был чрезвычайно тщательным, почти маниакальным, если дело касалось технического состояния оружия, особенно пулеметов, и подготовки партизан к бою. Он объясняется по этому поводу в ответе Кубанину по поводу якобы имевшей место ненужной стрельбы из пулеметов, произведенной его главным заместителем Семеном Каретником:

    В практике Семена Каретника, как и у всех моих помощников вообще, которые погибали на своем посту и заменялись другими, было правило, унаследованное ими от меня: Будучи на руководящем боевом посту, ни на кого целиком не полагаться в вопросе о состоянии вооруженных единиц, перед выступлением в поход. Всегда осмотри их, проверь сам. Особенно, правило это практиковалось у нас в отношении тех пулеметных единиц, которые во время переходов и походов, должны были следовать вместе со мной в авангарде всех сил армии. Семен Каретник в таких случаях обязательно проверял эти единицы, в особенности в зимнюю пору, когда слабое охлаждение в них могло замерзнуть. Проверял он их потому, что хорошо знал меня, что я, идущий далеко впереди армии, на случай встречи с врагом, не буду поджидать главных сил армии, а по чисто боевым соображениям, чтобы не дать врагу своевременно осмотреться и подготовиться, согласно своему и нашему положению, брошу свои части на него, хотя бы это стоило больших жертв в начале схватки именно нам, а не врагу…

    Вот в этих то случаях Семен Каретник проверял обыкновенно пулеметы путем прострелки из них по пяти и десяти патронов, часто сам. Номера их только смотрели на него и, когда нужно, помогали ему.26

    Эти предосторожности объясняют частый успех таких неожиданных атак и свидетельствуют о полной несостоятельности обвинений в алкоголизме со стороны Волина, конечно же, выдвинутых после смерти Махно, так как при его жизни они были бы отброшены и высмеяны. Действительно, невозможно себе представить, чтобы Махно и его близкие товарищи могли предаваться чрезмерным пьянкам, принимая во внимание постоянное напряжение, в котором они жили; небольшая выпивка могла обернуться немедленной гибелью для всех, так как стычки происходили в самые неожиданные моменты дня или ночи, поэтому им следовало быть постоянно начеку. Все военные хорошо это знают, и, например, во время своего знаменитого рейда генерал донских казаков Мамонтов, который сам отличался чрезвычайной скромностью, и также шел в первом ряду своих солдат, обнаружил тысячу бочек алкоголя во Фролове. Он немедленно приказал их вылить, казаки выполнили этот приказ со слезами на глазах (трудно сказать, из-за действия испарений алкоголя или из сожаления); Мамонтов отлично понимал, что в противном случае они все были бы через час перебиты27. Махно поступил также со спиртом Бердянского спиртзавода во время одного из захватов порта; содержимое бочек было вылито на снег, тогда как его можно было использовать для разогревания тел.

    Следует поставить важный вопрос о влиянии харизмы «Батьки» Махно на движение в целом. В представлении многих Махно рассматривается как руководитель, которому подчинялись все повстанцы. Как мы видели, верховной властью движения был общий съезд крестьян и повстанцев района; руководящий орган, назначаемый между двумя съездами, Военно-Революционный Совет, имел только исполнительную роль. Жизненно важные для движения решения всегда принимались после общего собрания повстанцев; однако некоторые стратегические и тактические решения военного порядка принимались только Махно и членами его штаба. «Батька» означает здесь предводитель людей в военном плане, и только в этом плане. Такая концепция полностью согласовывалась с традициями предков махновцев - запорожских казаков. В этом случае функция Батьки, соответствующая тогдашнему титулу кошевого атамана, не требовала такого харизматического отношения. Об этом можно судить по описанию Гоголя. Некий Кирдяга был избран, как и положено, в его отсутствие, кошевым атаманом. Дюжина казаков пришли за ним и говорят ему:

    - Что, панове, что вам нужно? - спросил он.

    - Иди, тебя выбрали в кошевые!…

    - Помилосердствуйте, Панове! - сказал Кирдяга. - Где мне быть достойну такой чести! Где мне быть кошевым! Да у меня и разума не хватит к отправленью такой должности. Будто уже никого лучшего не нашлось в целом войске?

    - Ступай же, говорят тебе! - кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и, как он ни упирался ногами, но был, наконец, притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и увещаньями. - Не пяться же, чортов сын! Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!

    Таким образом введен был Кирдяга в козачий круг.

    - Что, панове? - провозгласили во весь народ приведшие его. - Согласны ли вы, чтобы сей козак был у нас кошевым?

    - Все согласны! - закричала толпа, и от крику долго гремело все поле.

    Один из старшин взял палицу и поднес ее новоизбранному кошевому. Кирдяга, по обычаю, тотчас же отказался. Старшина поднес в другой раз. Кирдяга отказался и в другой раз, и потом уже, за третьим разом, взял палицу. Ободрительный крик раздался по всей толпе, и вновь далеко загудело от козацкого крика все поле. Тогда выступило из средины народа четверо самых старых, седоусых и седочупрынных Козаков (слишком старых не было на Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и, взявши каждый в руки земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь, положили ее ему на голову. Стекла с головы его мокрая земля, потекла по усам и по щекам и все лицо замазала ему грязью. Но Кирдяга стоял не сдвинувшись и благодарил козаков за оказанную честь.28

    Легко понять, что в этих условиях титул Батьки соответствовал ограниченным возможностям командовать, даже если он мог влиять на некоторые другие решения силой своего слова или рассуждения. Пример с делом Григорьева наглядно подтверждает эту мысль: после первого контакта с атаманом Махно и члены его штаба удалились, чтобы обсудить какой выбор сделать. Первое голосование показало, что четыре голоса за союз, а семь против и за немедленную казнь погромщика. В этот момент вмешался Махно и «стал говорить, во что бы то ни стало нужно соединиться, так как мы еще не знаем, что у него за люди, и что расстрелять Григорьева мы всегда успеем. Нужно забрать его людей: те - невинные жертвы, так что во что бы то ни стало нужно соединяться29». Второе голосование показало результат этого выступления: десять голосов за соединение и два воздержавшихся. Когда надо было принять решение, имевшее такие трагические последствия для судьбы движения, о втором союзе с красной армией, Махно колебался; если бы он выступил против, вне всякого сомнения, события не пошли бы по такому губительному пути. Вероятно, он не захотел идти против подавляющего большинства повстанцев, выступавших за соглашение. Зато, в случае с Федором Глущенко, которому ЧеКа поручила его убить, Махно не смог противостоять решению своих товарищей казнить его, несмотря на раскаяние осужденного. Он сохранил и использовал титул Батьки, потому что он понял, что это связывает его со всем крестьянством, которое узнавало себя в нем; в противном случае, ему как убежденному анархисту, не нужны были почести, раздаваемые какой-либо властью: он презрительно отказывался от наград и званий - с существенным жалованием - которые ему предлагала то красная армия, то белые. Приведем анекдотический случай, когда во времена Врангеля некоторые белые политики хотели дать ему титул «Граф Гуляй-польский», но сейчас невозможно установить, знал ли Махно об этом странном плане30. Все это притворство не мешало врагам назначать по случаю за его голову цену, достигавшую значительных размеров, чтобы устранить этот символ народной автономии. Его ответственный пост не вскружил ему, таким образом, голову, так как, по словам одного из некрологов, «Махно не умел «играть роль», его восхождение было естественным, результатом исключительной волевой натуры, которая увлекала и его и все окружающее»31. Силу воли он черпал в интенсивной вере в анархию. Еще в начале повстанческого движения, в 1918 году, он мечтал о жизни «где бы не было ни рабства, ни лжи, ни позора! Ни презренных божеств, ни цепей, где не купишь за злато любви и простора, где лишь правда и правда людей…»

    В эмиграции Махно вынужден был использовать все ресурсы своей силы воли, чтобы вынести противостояния и унижения изгнания в незнакомых ему странах и в окружении часто враждебном. Франция оправдала свою репутацию прибежища, хотя в префектуре полиции Парижа ему заявили, что из-за него интервенция Антанты в России провалилась, но к нему из-за этого не проявили суровости, и он получил разрешение на жительство32. В этих условиях еще большей заслугой является то, что смог развернуть такую интенсивную деятельность по написанию мемуаров и статей на протяжении 1925-1929 гг., дополняя на бумаге битвы, которые он вел на местности. Заметим по этому поводу, что его стиль, хотя не настолько «литературный», как этого желал Волин, был достаточно образным. Он пишет, описывая одновременно события и то, что он переживал, что не исключает местами некоторый пафос и ненужное многословие; однако, он всегда выделяет глубокий и окончательный смысл занимаемой им позиции, иногда с красивым лирическим полетом мысли. В своих отношениях с другими анархистами, он не стремился воспользоваться своим «престижем» и всегда оставался братским. Киро Радев рассказал нам, как личный магнетизм Махно действовал на французских рабочих и других простых людей, которые, ничего не зная о нем, кроме его имени Нестор, очень тепло общались с ним. Он остался униженным среди униженных, верным своему классу. Анархистские активисты Эмарга, тогда небольшой общины в департаменте Гард, самой анархистской во Франции по количеству и интенсивности развернутой либертарной деятельности, встречались с ним в 1929 году, когда он совершил краткое путешествие, чтобы привезти туда свою дочь Люсю на каникулы к друзьям. Товарищи Шотар, которого называли Шошо, и N. описывали нам Махно, как человека, внушавшего некоторую робость, в фетровой шляпе, с прямым взглядом, с энергичным рукопожатием, открытого и симпатичного.

    Когда на него выплеснулась грязь клеветы и жаркие дискуссии и полемика 1927-1929 гг., в его характере прибавилось горечи, его недоверие возросло, он ничего не пропускал, резко отреагировал и стал более замкнутым.

    Какова доля правды в инсинуациях по поводу его частых посещений ипподрома в Венсенне и его склонности к пьянству? Киро Радев подтвердил нам привычку Махно ходить смотреть лошадиные бега, но не столько, чтобы играть на тотализаторе, сколько для того, чтобы вновь испытать чувство скачки - вполне естественное желание для кавалериста. Что же касается злоупотребления вином и алкоголем, болгарские товарищи, которые оставались близкими друзьями Махно до самой кончины и часто приходили к нему - Киро Радев, Ереван, Никола Чорбаджиев - отвечая на наш вопрос, категорически отрицали у него такую склонность. Они никогда его не видели пьяным, ни выпивающим несколько рюмок, напротив, состояние здоровья не позволяло ему, по их словам, употреблять алкоголь. Ида Мэтт также присоединяет свое свидетельство по этому поводу:

    Был ли Махно пьяницей, каким его изобразил Волин? Я очень часто встречалась с ним на протяжении трех лет в Париже и никогда не видела его пьяным. Несколько раз в качестве переводчика я сопровождала Махно на обеды, организованные в его честь западными анархистами. Нестор пьянел от первого стакана вина, глаза его начинали блестеть, он становился более красноречивым, но, повторяю, по-настоящему пьяным я не видела его никогда. Мне говорили, что последние годы он голодал, опустился, может быть, тогда и начал пить. Для его больного, слабого организма было достаточно нескольких капель алкоголя, чтоб опьянеть. Будучи атаманом, он, вероятно, пил наравне с любым крестьянином.33

    Среди полученных нами свидетельств нет ни одного прямого подтверждения возможного пристрастия Махно к выпивке, ничего такого, что подтверждало бы категорическое утверждение американского исследователя Авриша, согласно которому Махно «находил только в алкоголе способ убежать от этого чужого мира, куда его забросила судьба34».

    Махно заплатил дорогую дань революции, как в личном, так и в семейном плане. Над его старой матерью издевались и выгнали ее из собственного дома и сожгли его; трое его братьев были по очереди убиты австро-немцами, белыми и красными. Он расстался со своей первой женой Настей из-за недоразумения: во время поездки Нестора по России она родила ребенка, который умер, затем, считая Нестора пропавшим, она сошлась с другим человеком. У Нестора также некоторое время была другая спутница, Тина, работавшая телефонисткой в Дибривке. Затем с начала 1919 года, он поддерживал последовательные отношения с той, которая стала вскоре спутницей его жизни, с Галиной Кузьменко, учительницей из Гуляй-Поля. Она была очень активной участницей повстанческого движения, умела так же хорошо стрелять из винтовки, как из пулемета, одно время занималась службой разведки. Должно быть, именно эта преданность движению привязывала к ней Махно. Она дорого за нее заплатила: ее отец, наивно веривший «что и белые и красные такие же люди» был расстрелян красными в августе 1919 года только за то, что был тестем Махно. Уточним по этому поводу, что эта пара никогда не сочеталась официальным браком, несмотря на некоторые утверждения, согласно которым они даже венчались в церкви. Галина сама утверждает это в статье о смерти отца, написанной после кончины своего спутника35. Она считала себя «махновкой, а не анархисткой», сообщает нам Никола Чорбарджиев, который описывает ее как «крупную, красивую женщину, прямую, открытую, симпатичную, улыбчивую, очень достойную и хорошую мать». В 1921 году вместе с Нестором она была на шаг от смерти, когда деревня, в которой они находились, была окружена красными, которые, зная об их присутствии, подвергли все дома тщательному обыску. Они с Нестором, вооруженные револьверами, ждали за дверью, когда их обнаружат, чтобы дорого отдать свою жизнь, но солдаты оказались не настолько любопытны, чтобы заглянуть за дверь комнаты, которую они обыскивали. Мэй Пикрэ также описывает ее, как «очень преданную, спокойную, разумную, привязанную к Нестору и симпатичную», а вот маленькая Люси, которой в 1925 г. было почти три года, произвела на нее впечатление бесенка, так она взбиралась на стол и прыгала с него36. По некоторым «слухам», в этой семье были периоды отсутствия согласия, но и здесь мы не получили никаких точных свидетельств. Никола Чорбаджиев, который был их соседом, нам это опроверг, напротив, он отметил очень хорошее взаимопонимание между ними. Однако Ида Мэтт выдвигает серьезные обвинения против Галины; она называет ее украинской националистской, приписывает ей отношение, унижающее Нестора, и обвиняет ее даже в попытке убить его во время сна, в 1924 году, из-за любовной идиллии, которую она якобы имела с каким-то петлюровским офицером. Она приводит в качестве доказательства этой попытки длинный шрам у Махно на щеке. Мы обратили ее внимание, что хорошо известно, что это шрам от пули, которая попала ему в затылок и вышла через щеку. На это она нам ответила, что она «только слышала» об этой попытке. Ида Мэтт обвиняла также Галину в том, что она изъяла личный дневник Нестора и, вместе с Волиным, спутницей которого она якобы стала, уничтожила его из-за содержавшихся в нем суровых замечаний по их поводу. И в этом случае Ида Мэтт не смогла привести уточнений и прикрылась ссылкой на «слухи». Поэтому следует относиться с большой сдержанностью к такого рода утверждениям. Никола Чорбаджиев нам подтвердил, что Галина поддерживала дружеские отношения с Волиным после смерти Нестора, но из этого нельзя сделать вывод об интимных отношениях; их отношения, по-видимому, были связаны с подготовкой к изданию рукописей и Воспоминаний Махно. Бесспорной явля-ется ее верность памяти своего спутника, как это доказывает ее статья на украинском языке, появившаяся в Пробуждении, чтобы опровергнуть клевету украинских шовинис-тов37. Кроме того, ее продержали тринадцать месяцев в Варшавской тюрьме; тот факт, что она была женой Махно был недостаточным для обвинений; для этого она должна была развернуть большую совместную деятельность с Махно, секретарем и доверенным лицом которого она всегда была. Нам кажется, что ее роль в движении была намного более важной и значительной, чем это кажется. Именно она летом 1920 года взяла на себя, например, тонкую и опасную миссию провести переговоры с русско-американскими анархистами Эммой Гольдман и Александром Беркманом, в то время занимавшими проленинские позиции. Она их информировала об истинной природе махновского движения; Гольдман и Беркман не скрывают сильного впечатления, которое она на них произвела. Эмма обратила ее внимание на опасность, которой она себя подвергает, приехав на встречу с ними; Галина ответила, что она «так часто сталкивалась с опасностью, что больше не обращает на нее внимание». Обе провели ночь в спорах; Эмма отмечает «ее восхитительное лицо», а Беркман говорит о ней как о «молодой женщине замечательной красоты». Она расспрашивала Эмму Гольдман о «женщинах за границей, в частности в Америке: что они делают? действительно ли они имеют независимость и признание? Каковы отношения между полами? А контроль рождаемости?» Эмма была под впечатлением от «такого сильного желания получить информацию» и чувствовала, «что ее собственный энтузиазм пробуждается» от контакта с Галиной. Эта встреча кажется решающей в изменении взглядов этой пары, до этого питавшей иллюзии по поводу ленинского режима. Был разработан хитроумный план встречи с Махно, поезд, в котором должны ехать Гольдман и Беркман якобы будет взят махновцами, таким образом, будет соблюдена видимость по отношению к Москве, а они смогут получить точную информацию о махновщине. Обстоятельства не позволили осуществить этот план38 .

    В эмиграции Махно внешне пытался держать свою спутницу на расстоянии от своей деятельности, утверждая даже в одной из статей, что его жена не занимается политикой. Это делалось, вероятно, для того, чтобы не компрометировать ее в глазах французской полиции и своих русских врагов. Возможно, даже, перед своей смертью он поручил ей вернуться на родину и выполнить какое-то задание, касающееся его уцелевших товарищей. Некоторые детали свидетельствуют в пользу такого тезиса; во-первых, существование где-то на Украине трех потайных мест с оружием и ценностями, известных только им двоим; затем, нам удалось установить, что Галина и ее дочь Люся Михненко во время войны уехали в Берлин, чтобы оттуда попытаться вернуться на Украину.

    Вне всякого сомнения, Галина осталась верной борьбе, которую они вели в 1919-1921 гг. и пыталась продолжать ее доступными ей средствами.

    Перейдем теперь к различным упрекам и недостаткам, которые приписывались личности Махно. Следует начать с его старого товарища Петра Аршинова, который в своей Истории махновского движения, после перечисления многочисленных и явных положительных качеств переходит к главному недостатку: Махно якобы не хватало политических и исторических знаний, а также достаточной теоретической подготовки. Эти пробелы якобы серьезно отразились на всем движении, принимая во внимание ту роль, которую в нем играл Махно. Аршинов отмечает также «полное отсутствие образования» и некоторую «беззаботность», особенно осенью 1919 г., когда большевики вновь захватили Украину39. Он не приводит никакого другого примера или конкретного случая, чтобы подтвердить свои замечания; отсюда следует вывод, что Аршинов упрекает Махно в том, что он не принял мер предосторожности против Москвы, и что он по-настоящему не противостоял второму союзу с красной армией. Было бы интересно узнать позицию по этому поводу, занятую самим Аршиновым, так как он, кажется, в это время участвовал в движении. Как бы там ни было, Махно, как мы видели, никогда не принимал единолично решения, касающиеся всего движения, поэтому, в данном случае, этот упрек должен быть адресован также другим повстанцам. Заметим, что в то время большевизм был явлением новым, и мало кто был в курсе партийной карьеры Ленина, его двойного языка и якобинско-бланкистских концепций. Многие другие революционеры, в том числе большевики, позволили себя обмануть, хотя имели «университетские дипломы» или большой «партийный стаж», такое случалось даже среди анархистов и не самых незначительных: сам Кропоткин строил иллюзии по поводу ленинского режима. С другой стороны, мы не согласны с Аршиновым по вопросу образования и политических и исторических знаний Махно, который не был так уж лишен всего этого, мы имели возможность в этом убедиться. Следовательно, этот «недостаток» не убедителен, разве что Аршинов хотел сказать больше и привлечь внимание, например, к отношению Махно к власть предержащим белым, мало соответствовавшему общепринятой практике, или же упрекнуть Махно, за то, что он отказался от своих обязанностей в июне 1919 года, уступив дорогу Троцкому, или еще за то, что он недооценил украинский национальный фактор. Этого было бы одновременно и слишком много, и недостаточно, поэтому мы ограничимся единственным примером, приведенным Аршиновым.

    Волин настаивает на недостатке, отмеченном Аршиновым, и добавляет к нему упреки о «моральных качествах» и «моральных обязанностях», отсутствовавших у Махно и его товарищей: он видит в этом «теневые стороны» движения. Он «слышал мнение, что некоторые командиры - это говорили особенно о Куриленко - морально более соответствовали, чем Махно, для того чтобы руководить и направлять движение в целом40». К сожалению, Волин не был знаком с Куриленко и «не мог составить себе личного мнения о нем», что несколько смягчает приводимый им «слух». Напротив, он объясняет «беззаботность» Махно злоупотреблением алкоголем, его «самым большим недостатком». Проявление этого «недостатка» имело особенность в том, что находило моральное выражение: «Состояние опьянения у Махно проявлялось особенно в моральном плане. Физически, он твердо стоял на ногах. Но под влиянием алкоголя, он становился злым, возбужденным, несправедливым, невозможным, грубым». Оставим Волину заботу определить разницу между «моральным» и «физическим» состоянием опьянения, вызывает сожаление только то, что он подождал кончины Махно, чтобы бросить такое обвинение, маловероятное, на наш взгляд, ввиду указанных выше причин. Волин продолжает, указывая еще один большой недостаток Махно и многих близких ему людей: их «отношение к женщинам. Они якобы принуждали некоторых женщин участвовать в "каких-то оргиях"». Это очень серьезное обвинение было категорически отброшено Идой Мэтт: Махно ей рассказывал, что

    в Париже, в пору его славы люди раболепствовали перед ним, и он мог бы выбрать себе любую женщину, но в действительности у него не было свободного времени для личной жизни. Махно рассказывал мне об этом, чтобы опровергнуть миф об оргиях, в которых якобы участвовал. На самом деле Махно был человеком чистым, даже целомудренным. Мне кажется, в его отношении к женщине соединилась своего рода крестьянская простота с уважением к слабому полу, присущим русским революционным кругам начала века.41

    Добавим, что Исаак Тепер, анархист из Набата, участвовавший на протяжении нескольких месяцев в движении, приводит в своем исследовании случай с махновским командиром Пузановым, который за изнасилование медсестры был передан в повстанческий трибунал. Махно настаивал на расстреле, и только благодаря большинству голосов он был смещен с должности командира и направлен на передовую, где вскоре погиб42. Не забудем также о присутствии Галины Кузьменко и других женщин-повстанцев, которые никогда бы не допустили такого отношения ни к себе, ни к другим женщинам.

    Волин говорит еще о «личных капризах», «диктаторских ужимках», «произвольности», «глупых выходках» и «сумасбродных поступках», а также о «своего рода военной клике», или камарилье, вокруг Махно, и в этом случае он не приводит конкретные факты, и эти обвинения кажутся главным образом продиктованными личной обидой. По какой причине Волин хотел нанести ущерб памяти своего идейного товарища? Конечно, он принимал участие в повстанческом движении только на протяжении четырех месяцев, и его мнение имеет силу только для этого периода, и можно бы усмотреть в этой личной неприязни противоречие между тем, кто «говорит», и тем, кто «действует», в общем, между болтуном и активистом. Ида Мэтт, со своей стороны, «свидетельствует», что Махно не только «не любил Волина, но он не питал к нему никакого уважения, он рассматривал его как человека пустого и бесхарактерного». В этом, наверное, и состоит причина, объясняющая отношение Волина к Махно.

    Сама Ида Мэтт также говорит о недостатках Нестора, которые она могла видеть в эмиграции, в тот единственный период, когда она его знала. Она отмечает в частности «его крайнюю недоверчивость и осторожность», даже по отношению к самым близким друзьям, которые желали ему добра. Она считала, что такое отношение являлось «патологическим наследием» военной деятельности Нестора. Ида Мэтт находит также, что у него «ворчливый характер», и отмечает некоторую «дозу враждебности по отношению к интеллигентам», к которым он, по-видимому, чувствовал «некоторую зависть»? По ее мнению, он якобы «завидовал карьере» Ворошилова и Буденного. Может показаться, что ей трудно правильно выразить на французском языке некоторую «неприязнь» Махно к этим лицам и интеллигентам, по отношению к которым, начиная со своего опыта в Бутырской тюрьме, он знал, чего придерживаться. Магалевский, на которого мы уже ссылались, рассказывает, что в 1917 году в Гуляй-Поле он слышал, как Махно говорил крестьянам, выслушав речи местной знати и начальства: «Не верьте тому, что рассказывают эти интеллигенты, это враги простого народа43». Зато, как мы видели, в Екатеринославе он сожалел о недостаточном участии интеллигенции в движении. В своей Азбуке анархиста-революционера, он указывает, что из десяти интеллигентов, которые приходят к угнетенным трудящимся, девять стремятся их обмануть, но десятый станет их другом и поможет им избежать обмана остальных44, что дает, на наш взгляд, хороший общий средний показатель. Он не разделял, несмотря на это, критические положения по поводу интеллигенции, выдвинутые польско-русским революционером Махайским, с которым он, между прочим, встречался во время поездки в Москву весной 1918 г.

    В своем желании защитить память Махно от обвинений Волина Ида Мэтт заодно признала свои собственные заблуждения по некоторым вопросам. Действительно, среди утверждений, казавшихся обоснованными, некоторые оценки выглядят очень поверхностно:

    Был ли Махно честным человеком, желавшим добра своему народу, или он случайно оказался во всеобщей схватке? Я думаю, он был искренен в своих социальных пристрастиях. Это был политический деятель с природным талантом, хотя порой он и пускался в рискованные военные авантюры, которые, казалось бы, стояли значительно выше и его политических познаний, и личных возможностей. Тем не менее, я считаю, что в роли народного мстителя он был абсолютно на своем месте. Впрочем, слабость махновщины была присуща и всему крестьянскому движению России: отсутствие четких целей и конкретных задач. Крестьяне прежде всего хотели земли и свободы, но как использовать и то и другое не знали. Эта их слабость отчасти объясняет то, что русское крестьянство и в дальнейшем не смогло противостоять новому закрепощению, введенному Сталиным.

    Это непонимание природы и целей махновцев является «слабым местом» самой Иды Мэтт, молодой горожанки, недавно пришедшей в революционную среду, которая не знала от начала до конца всего контекста схваток на Украине.

    Рассмотрим достаточно странную оценку Луи Дорле, он же Самюэль Вержин, автора опубликованного в газете Ле Либертэр хвалебного некролога о Махно: он написал нам, что видел «два или три раза Махно. Это был грубиян, считавший, что всякая правда хороша для того, чтобы быть сказанной45»…

    В свою очередь, за что и в чем мы можем критиковать или упрекнуть Махно? Нам кажется, что с его стороны имела место серьезная недооценка украинского националь-ного фактора, что он, впрочем, сам позже признал в эмиграции. Незнание украинского языка и культуры, хотя юг Украины, достаточно русифицированный, был более воспри-имчив к общим проблемам России. Он совершил, например, ошибку, начатую по своей инициативе в борьбе против украинских националистов, четко не отмежевавшись от московского империализма. Определенный договор с петлюровцами мог бы позволить махновцам посвятить себя полностью борьбе против белых и красных захватчиков. Как следствие, лучшее понимание степени опасности, которую представляли различные враги - явная недооценка в этом плане большевиков - могло бы полностью изменить развитие ситуации. Однако эти недостатки не могут вменяться в вину одному Махно, сама анархистская доктрина также игнорировала национальный фактор и гегемонистскую тенденцию якобинцев-ленинцев. Остается еще его чрезмерная суровость к некоторым мародерам и повстанцам, совершившим антиобщественные поступки, которых он систематически вешал и расстреливал. Если не принимать во внимание эту черту, нам кажется, он действовал наилучшим образом, в согласии с повстанческими массами и принципами анархо-коммунизма. Поэтому Коваль, русский анархист и активный участник революции 1917 года, считает, что люди, такие как Махно, очень редки и «появляются раз в столетие46». Автор одного из некрологов видит в нем воплощение борьбы против всех тираний «чтобы превратить наш рабский мир в вольное общество, без рабов и господ47». Автор другого некролога, Липоткин, предсказывает, что «когда русский революционный народ сбросит иго диктатуры и освободится от большевиков-насильников, он с гордостью и любовью вспомнит своих славных и подлинных борцов, среди которых Нестор Махно займет одно из первых мест48».

    Большинство наблюдателей, свидетелей и историков гражданской войны на Украине единодушно признают представительный характер махновского движения по отношению к крестьянскому населению и, особенно, к его самой бедной части. Существует достаточно убедительная выборка социального состава Махновщины. В статистике, приведенной Кубаниным и касающейся повстанцев, якобы обратившихся в апреле 1921г. с просьбой об амнистии к большевистской власти (в действительности, вероятно, взятых в плен и вынужденных под угрозой расстрела официально присоединиться к режиму), на 265 махновских повстанцев насчитывалось 117 безземельных, которые были батраками до революции, или рабочими, или же красные конфисковали их земли; 91 человек среди повстанцев обрабатывали менее четырех гектаров, что являлось минимальным участком земли для семьи, и только 57 среди них владели бульшими по площади наделами1. Эти данные подрывают определение движения как «кулацкого», выдвинутое Троцким или официальными властями, и, напротив, подтверждают положение Махно о связи движения с бедным крестьянством. Эти сельские пролетарии - мы бы сказали эти «каторжники земли» - были потомками крестьян, закрепощенных Екатериной II, и ограбленных во время упразднения крепостного права, когда их вынудили выкупать земли, которые они всегда обрабатывали. Между прочим, к ним присоединилась некоторая часть рабочих, которых гнали из города нехватка продуктов, хаос и полицейский произвол, организованные ленинцами.

    В организационном плане повстанческая армия основывалась на сети местных отрядов, которые превращались в зависимости от количества бойцов и размаха их деятельности в полки, носившие названия местности, где они были сформированы; Кубанин говорит, например, о 6-ом Екатеринославском полке. Подразделения, таким образом, отличались однородностью, что препятствовало проникновению темных и подозрительных элементов. В самой основе движения лежал принцип добровольчества, хотя он стоил пленным махновцам самого худшего отношения к ним: они не могли оправдываться принудительной мобилизацией, чтобы смягчить свою судьбу. Само собой разумеется, что повстанцы, будучи добровольцами, не получали никакого жалования, хотя красная армия, в период двух союзов с ней, хотела им выплачивать денежное довольствие. Все их снабжение обеспечивалось за счет добровольного участия местного населения. Между прочим, большинство повстанцев не были мобилизованы постоянно, им нужно было возвращаться домой для выполнения необходимых сельскохозяйственных работ, учитывая при этом, конечно, ситуацию на фронте, и с согласия военных командиров.

    Статус крестьян-солдат, которые защищали свою свободу и свою землю, напоминает статус их предков, запорожских казаков: сходство, которое повторяется в партизанской военной тактике, настолько вводившей в обман их противников. Так, Кубанин отмечает чрезвычайную мобильность махновской конницы, способной преодолеть в среднем от 60 до 100 км в день, тогда как кавалерия регулярной армии преодолевала только 40 и очень редко 60 км2. Такая скорость была возможна только благодаря поддержке населения и тщательной организации замены лошадей в некоторых обусловленных заранее пунктах; авангард, обменяв своих уставших лошадей на свежих и, отдохнув, переходил в арьергард. Такая перестановка использовалась и во время боя; Кубанин описывает ее опустошительные последствия:

    Когда на махновскую армию наседали красные части, Махно быстро отступал, стараясь уйти из поля зрения красных частей и затем немедленно повернуть им вслед, оставив впереди для завлечения красных какую-либо отдельную часть. Чаще всего красные терпели поражения от этих ее совершенно неожиданных, коротких и сильных ударов с тыла. Когда красная часть, разбив махновцев, казалось, преследует их, они неожиданно оказывались у красных в тылу. Если этот прием махновцам не удавался, они, под давлением, близко наступавшего врага, распускали армию на группы, уходившие в разные стороны, и тем сбивали с толку врага; иногда группы распускались даже по полкам, а полки по сотням, вплоть до мельчайших тактических единиц. В 1921 году вся Украина кишела этими махновскими партизанскими отрядами, которые то соединялись в единую силу, то опять распылялись по стране и, зарывая оружие в землю, превращались в «мирных селян».3

    Это типично казацкая тактика, и махновцев можно рассматривать как настоящих «Казаков Анархии», настолько их приемы борьбы напоминают приемы их предков. Кубанин же считает, что это скорее проявление «крестьянской хитрости», то ли потому, что он игнорирует или желает игнорировать сходство с запорожцами, то ли для него смутно сливаются в одно эти приемы борьбы с крестьянской хитростью вообще. Впрочем, повстанцы не пренебрегали и крестьянскими приемами; партизан Осип Цебрый приводит поразительный пример этого: в 1918 году крестьяне Жмеринского района (на западной Украине) были привычны выходить на работу в поле, спрятав винтовки и пулеметы в пшеницу; когда проходил патруль или небольшое подразделение австро-немцев или Варты, его неожиданно атаковали и уничтожали, и крестьяне, чтобы отвести всякие подозрения, сами спешили предупредить соответствующее командование, что в этом происшествии повинен какой-то неизвестный отряд4. Вся тактика махновских отрядов в сельской местности строилась на чрезвычайной мобильности, обеспечиваемой качеством лошадей - часто это были лошади немецких колонистов, отличавшиеся выносливостью - и на высокой ценности каждого бойца. Ефимов, «военспец» красной армии, которому была поручена борьба против Махновщины, справедливо подчеркивает различие между красноармейцем и махновским повстанцем. В первом случае, особенности и качества рядового нивелируются растворением его в общей массе, что влечет за собой экстремальные тенденции в бою: заразительный энтузиазм, когда ситуация благоприятна, или всеобщая угнетенность и массовая капитуляция всей части в случае неуспеха. Поведение махновца совершенно другое:

    Махновец, наоборот, за время партизанской борьбы, а может быть также в силу своих социальных условий, развил в себе индивидуальные свойства. Махновец всюду чувствует себя самостоятельным. Даже в бою любимый его строй - лава, где предоставляется отдельному бойцу максимум самостоятель-ности. Развитие в махновце свойств индивидуального бойца дает возможность ему не терять голову в опасные минуты и допускает более слабое управление частями. В частых напоминаниях и постоянном контроле махновец не нуждается. Он сам в партизанской борьбе научился, что ему надо в ту или иную минуту сделать. Партизанская же война научила его быть хорошим разведчиком, чему помогает знание местности. Последнее же объясняется обычаем действовать в одном и том же районе преимущественно. Необходимость прятаться и скрываться, пользуясь знакомством с местностью, научила махновцев использовать ее для своих целей: они научились приме-няться к местности. Знание же друг друга при сравнительной малочисленности всего отряда и однородности его (выходцы из одного и того же района) позволяет им быстро вылавливать подосланных агентов и вообще „чужих".5

    Автор также отмечает, что большое количество повстанцев, служивших в армии на протяжении русско-германской войны, вернулись с опытом боев и владения оружием. Добавим, что общая борьба против всех захватчиков и врагов прочно объединяла повстанцев: они называли друг друга «братишки». Спаянная, таким образом, социальными мотивами и волей к независимости, эта армия «нищих», которая вооружалась только за счет противника, смогла осуществить замечательные боевые подвиги, опрокидывая целые армии, модерные и хорошо оснащенные: немецкую, австро-венгерскую, украинских шовинистов, белых казаков и долгое время смогла противостоять красной армии.

    Вторая важная отличительная черта махновского движения: молодость повстанцев, большинству из которых менее двадцати пяти лет. Кубанин приводит по этому поводу интересные статистические данные, касающиеся 5-го Екатеринославского полка к концу 1919 года: из 253 повстанцев, 72 были в возрасте 20 лет и моложе, 126 имело от 21 до 25 лет, 51 от 26 до 30 и только 4 из них были старше 30 лет. Имел место некий обмен между опытными бойцами и молодыми добровольцами. Более пожилые люди и подростки принимали также участие в движении, постоянно собирая сведения о расположении противника, или, пряча оружие и боеприпасы отрядов, и составляли, таким образом, своеобразный «тыл». Не оставались в стороне также девушки и женщины, многие тысячи из них служили связными или разведчицами, или же занимались снабжением и санитарной службой. Во время занятия Екатеринослава в 1919 году, Гутман, которого мы уже цитировали, сделал любопытное наблюдение о том, что в составе основных войск повстанцев, вошедших в город, были молодые женщины-амазонки, прикрывавшие лицо черной вуалью; он их называет «анархистками-интеллигентками6». В общем, в махновских частях было мало женщин; только в 1919 году, когда они отступили под натиском белых, к их обозам присоединилось значительное количество женщин, чтобы сопровождать родственников или мужей, или чтобы избежать насилия со стороны казаков. Отметим по этому поводу, что русская гражданская война, как все гражданские войны вообще, была адом для большинства женщин, - тема, о которой большинство историков говорят мало, или молчат. Для белых они были частью боевой добычи, особенно, если речь шла о еврейках или родственницах повстанцев - одного предположения оказывалось достаточно - они подвергались насилию. В случае красных, в принципе такая судьба им не угрожала, но это зависело от командиров частей и тех, кому приходилось давать кров. В других районах юга Украины или в России, чтобы преодолеть чекистские заставы или попасть в поезд, путешествуя в поисках продуктов, женщины в этом случае также были вынуждены отдаваться. В результате такого положения дел наблюдался угрожающий рост числа венерических заболеваний и чрезвычайная развращенность женского населения7.

    Жены и подруги повстанцев были под особым прицелом. Галина Кузьменко рассказывает, как долго и жестоко пытали белые офицеры жену старшего брата Нестора Саввы Махно, в июне 1919 года: прежде чем расстрелять, ее били, кололи штыками, отрезали ей одну грудь8. Чекисты также проявили особую ярость по отношению к жене еще одного повстанца и в конце расстреляли ее с младенцем на руках; Махно поручил Куриленко преследовать их и наказать этих преступников, вскоре он сделал это сам.

    Вторая общая черта с Запорожскими казаками - нерушимый принцип выборности на различные командные должности. III-й съезд в Гуляй-Поле в своем призыве к мобилизации 10 апреля 1919 года напоминает о необходимости выборов командиров полков и других подразделений всех уровней; в нем рекомендовалось выбирать на эти посты способных бойцов, преимущественно хорошо знающих военную тактику благодаря опыту русско-немецкой войны. Все подразделения должны были собраться в заранее указанном месте, выстроиться в колонны и приступить к избранию с соблюдением самых строгих условий10. Ефимов и Кубанин указывают на наличие среди махновских командиров бывших унтер-офицеров царской армии, «вынесших всю тяжесть империалистической войны»; Кубанин отмечает, что они «дали красной армии Буденного и целый ряд талантливых командиров Махно». По его словам, «тонкая и хитрая военная тактика, о которой мы упоминали, и своеобразный состав армии требовали командира, которому бы отряд безгранично доверял, отважного, хитрого и опытного. Таковыми и являлись махновские командиры11». Он подчеркивает, что «каждая часть была замкнутой семьей, каждый командир зависел от своей части, поскольку он был выбран ею».

    Однако штаб мог в случае необходимости наказывать командиров, отправляя их обратно в свои части; рядовые же повстанцы лишались в подобных случаях коня и оружия12. Большинство командиров были, по свидетельству Кубанина, одновременно анархистами и крестьянами. Бывших царских офицеров, ставших «военспецами» у большевиков, ненавидели, считая ненужными, и как представителей ненавистного класса помещиков и буржуев, безжалостно истребляли13.

    По словам того же Кубанина, «во главе всей армии, как и в Красной армии, стоял Реввоенсовет, но избранный общим собранием комсостава и повстанцев (…). Все командование, включая и того, чьим именем называлось все движение, не руководило, в подлинном смысле движением, а лишь оформляло стремление массы, являясь ее идеологическим и техническим агентом 14.

    Ефимов неоднократно высказывается в том же духе: отряды в целом полностью полагались на своих избранных командиров в большинстве случаев:

    Почему- то главной основой военных успехов, инициаторами многих походов и вершителями военной и гражданской политики были представители командного состава. Им в махновском движении принадлежит первое место. Отсюда понятным станет, почему все постановления и требования проводятся реввоенсоветом и Махно в ограниченных рамках, все время озираясь, «как отряд отнесется к данному вопросу» и подчас исходя из этого. Реввоенсовет -это была примитивная военно-гражданская организация. Она состояла из нескольких лиц, которые никогда единолично не решали того или иного вопроса. Все военные дела решались сообща. Обычно реввоенсовет заседал с собранием высшего, командного состава махновского отряда. Махновский отряд являлся самым сильным ядром, на которое опирался Махно.15

    Самые высокие ответственные посты - начальника штаба, командиров кавалерии, командира специального отряда и каждого из трех армейских корпусов - подлежали ротации и занимались по очереди самыми способными и известными, пользующимися уважением повстанцами. Это проведение в жизнь коллективного принципа у махновцев, которое вынуждены были признать даже официальные советские источники, имеет первостепенное значение, так как некоторые внешние наблюдатели - иногда даже анархисты, такие как Волин, как мы это видели выше - представляли эту выборную иерархию под видом «камарильи» и приписывали Махно роль «диктатора».

    Среди самых видных махновских командиров назовем, прежде всего, Семена Каретника, товарища Махно с самых первых дней повстаничества. Выходец из бедной крестьянской семьи, до войны он работал конюхом; во время войны стал прапорщиком и приобретенный таким образом военный опыт очень пригодился ему в борьбе, которую он начал с лета 1918 г. Крупный, массивный, с небольшими усами и всегда одетый в кожаную куртку, он может рассматриваться как второй стратег в движении, обеспечивший многие его успехи. В момент расстрела - он был предательски схвачен большевиками, которые его боялись в равной мере с Махно, - ему было около тридцати лет. Вторая выдающаяся фигура движения - Федор Щусь, он пользовался у повстанцев почти равным с Махно почетом. Тоже из крестьян-бедняков - большевики его характеризовали как люмпен-пролетария - родом из Велико-Михайловки (Дибривко). Во время войны он был матросом, в 1918 году стал одним из самых активных членов черной анархистской гвардии Гуляй-Поля, затем успешно сражался с австро-немецкими захватчиками. Дыбец набрасывает его портрет в полный рост и в цвете, хотя лишенный всякой симпатии, так как ему с трудом удалось ускользнуть от Щуся после своих «подвигов» в качестве большевистского политкомиссара:

    Был когда-то матросом Балтийского флота и прославился там как непобедимый в спортивной борьбе. Знает приемы французской борьбы, бокса. Смыслит и в лионском джиу-джитсу. Может собственными руками без напряжения удушить человека. Язык у того вываливается, а он давит на горло. Щусь с таким вкусом живописал, изображал эту операцию, что меня взял ужас. И омерзение.

    Носил он, как и Махно, длинные волосы, но черные. Высокий, здоровый, статный детина. Одевался в какой-то фантастический костюм: шапочка с пером, бархатная курточка. Сабля, шпоры. На пирах у Махно Щусь сидел, как статуя, и молчал. Он всерьез мечтал, что будет увековечен в легендах и сказках. Однажды он показал мне стихи какого-то украинского поэта о том, что батька Щусь один уложил наповал десять полицейских.

    По словам Дыбеца, он был чемпионом по французскому боксу и борьбе и даже хорошо знал джиу-джитсу, он был способен удавить любого быстрым захватом16. Человек огромной отваги, он был по очереди командиром кавалерии, кавалерийской бригады 3-го махновского армейского корпуса и членом штаба. По свидетельству уже цитированного ранее юного студента из Екатеринослава, Щусь имел тенденцию пускаться в лихие, не всегда оправданные рейды, и за ним следовало хорошо присматривать. Здесь он описан таким, как видится нам на имеющихся в нашем распоряжении фотографиях:

    Пестро: гусарский мундир, матросская бескозырка с ленточкой «Иоанн Златоуст», кавказский кинжал, за поясом револьвер Кольта, две ручных гранаты, а для остального уже не было места.17

    По рассказу другого свидетеля, сходному во всем, в 1919 г. на ленточке его бескозырки было написано «Свободная Россия». Его конь был любопытно «украшен лентами, цветами и с жемчужными ожерельями на ногах»18. По свидетельству А.Николаева, который опирался, должно быть, на надежный источник, Щусь был также красавцем и очень интересовался красивыми махновками19.

    Петр Петренко-Платонов, также родом из Дибривки, был одним из самых отваж-ных махновских командиров; прапорщик во время войны, он командовал повстанческим фронтом в конце 1918 года, выполнял функции начальника штаба Дыбенко на протяжении двух месяцев, в мае-июне 1919 года, затем в 1921 году длительное время руководил основным махновским отрядом. Еще одной опорой движения был Василий Куриленко. Высокий, светловолосый, с усами, в возрасте двадцати восьми лет в 1919 году, крепкого сложения, врожденный кавалерист, неизмеримой отваги. Сапожник в Новоспасовке, анархист с 1910 года. Дыбец высказывается о нем очень благосклонно, хотя он, кажется, проигнорировал его очень активную роль среди повстанцев, так как, расхваливая его качества военного и вожака, он приписывает ему симпатии к красным, каковых тот, разумеется, не мог испытывать, учитывая судьбу, уготованную жителям его родного села красными, о которой мы знаем из свидетельства генерала-диссидента П.Григоренко.

    Выходец из той же местности, Виктор Белаш, рабочий 26 лет, стал выдающимся военным организатором; именно он разрабатывал планы многих операций, он выполнял длительное время обязанности начальника штаба повстанческой армии, до того момента, пока его не взяла в плен красная армия. В тюрьме он написал пространные воспоминания (три толстых тетради), кратким обзором которых, опубликованным в историческом журнале КП Украины, Летопись истории мы располагаем20.

    По утверждению Кубанина, он написал также трактат о гражданской войне. Он закончил, таким образом, свой боевой путь, воюя пером, до того, как был расстрелян в 1937 г. Отметим, что австрийцы, чтобы отомстить партизанам, расстреляли его отца, деда и племянника, затем сожгли их дом.

    Ответственные посты в движении занимал Виктор Попов. Он был последним секретарем Военно-Революционного Совета повстанцев и, конечно, заслуживает, чтобы его имя не было забыто. Черноморский матрос, в возрасте около двадцати пяти лет в 1919 году, он был левым эсером и руководил восстанием своей партии против большевиков в июле 1918 года в Москве. Восстание чуть было не увенчалось успехом, но провалилось, главным образом, из-за отсрочки, необдуманно предоставленной арестованным большевикам и чекистам, в том числе Дзержинскому, и из-за нерешительности повстанцев, не атаковавших здание, где находился Ленин и центральный комитет его партии. Они надеялись еще победить только путем морального давления, их отталкивала мысль о пролитии «братской» крови. Это оказалось фатальной ошибкой, так как большевики ни в коей мере не испытывали подобных колебаний, ни отвращения. В 1919 году Виктор Попов сражался с отрядом членов своей партии против деникинских войск на Украине, затем в 1919 году присоединился к махновцам. По словам Тепера, повторенным Кубаниным, он якобы питал неиссякаемую ненависть к большевикам-коммунистам и поставил себе цель убить три сотни из них собственноручно! Задачу, которую он смог выполнить, наверное, только на две трети! Если этот факт достоверен, представляется странным, чтобы он вместе с Куриленко поехал вести переговоры о втором союзе с красными, и еще более поразительным, чтобы он оставался на несколько недель в Харькове, в самой пасти зверя, где затем был предательски арестован и расстрелян ЧеКа в Москве. Кубанин преувеличивает, рассматривая его, как самого яростного противника любого соглашения с большевиками21.

    Непримиримый противник ленинцев, которым он не простил предательство революционных устремлений революции 1917 года, должно быть, тем не менее, он поверил в их искренность в период второго соглашения с махновцами, ограничившись тогда, как и многие другие революционеры, тем, что боролся с ними словом и пером (Тепер сообщает о митингах, организованных в Харькове в октябре-ноябре 1920 года и в редакции Голоса махновца, где Виктор Попов обрушился на большевиков).

    Мы располагаем небольшим количеством сведений о других командирах и военных руководителях махновского повстанческого движения. Напомним, однако, о нескольких фигурах, которые заслуживают большего, чем какие-то мумифицированные большевики, герои революции: Александр Калашников, сын рабочего, унтер-офицер во время войны, в 1917 году секретарь Гуляйпольской анархо-коммунистической группы; он был организатором перехода на сторону махновцев 58-й дивизии в Помощной в августе 1919 года; Петр Гавриленко, ведущую роль которого в разгроме Врангеля мы подчеркивали; Михайлов-Павленко, выходец из крестьянской семьи в Центральной России, петроградский анархист, участник движения с начала 1919 года, он организовал инженерно-саперные части и командовал ими; Василий Данилов, крестьянин-бедняк из Гуляй-Поля, кузнец, с первых дней руководил снабжением артиллерии; Алексей Марченко, также крестьянин-бедняк из Гуляй-Поля, анархист с 1907 года, хороший пропагандист; Бондарец, командующий кавалерией; Гаркуша, командир специального отряда повстанцев; Тыхенко, начальник снабжения; Бурыма, начальник минной службы; последовательные командиры главного отряда движения: Вдовиченко, Брова, Забудько, Фома Кожин, который также был командиром легендарного полка пулеметчиков; Чумак, кассир движения; Крат, управляющий экономическим отделом; Батька Правда (вероятно, это псевдоним), любопытная личность, железнодорожник анархист, ставший инвалидом в результате несчастного случая (поездом ему отрезало обе ноги), и занимавшийся гужевым транспортом, очень активный, хотя, по свидетельству Белаша, имел склонность к чрезмерному пьянству и не подчинялся коллективной дисциплине; Григорий Василевский, крестьянин-бедняк из Гуляй-Поля, близко связанный с Махно, которого он много раз заменял, выполняя его обязанности, одно время был начальником штаба; Клейн, немец, крестьянин-бедняк; Дерменджи, бывший матрос «Потемкина», смелый командир грузинского происхождения; Тарановский, член еврейской общины Гуляй-Поля, был последним начальником штаба движения; братья Иван и Александр Лепетченко, активные участники борьбы против австро-немцев, начиная с весны 1918 года; Алексей Чубенко, машинист паровоза, адъютант Махно, затем командир саперов; Серегин, рабочий, начальник снабжения армии.

    Все эти революционеры, вышедшие из народных масс, чтобы наилучшим образом сражаться против всех врагов самостоятельности народа, к несчастью, имеют между собой одну общую черту - все они погибли от рук большевиков, или в боях, или же после предательского пленения. Другие, такие как Григорий Махно, начальник штаба повстанческой армии на протяжении определенного периода, Исидор «Петя» Лютый, маляр, Борис Веретельников, рабочий-литейщик в Гуляй-Поле, а затем на знаменитом Путиловском заводе в Петрограде, очень активный пропагандист, также некоторое время начальник штаба, погибли в борьбе против белых. Лев Зиньковский - Задов, командир спецотряда, и Яков Домашенко, рабочий и начальник штаба на протяжении некоторого времени, сопровождали Махно в Румынию, затем в Польшу; далее мы теряем их следы22.

    Особое внимание привлекает одна женская фигура: Маруся Никифорова. Она родилась в Александровске, рабочая, в 1905 г. была приговорена к смертной казни за террористические акты, эта мера наказания ей была заменена пожизненным заключением; ее перевели в Сибирь, откуда она бежала в 1910 году, некоторое время провела в Японии, в Соединенных Штатах, в западной Европе, затем в 1917 году вернулась в Александровск и создала там Украинскую черную гвардию, связанную с отрядами Одессы, Екатеринослава, Елисаветграда и других мест. Подразделения этой черной гвардии издевались над украинской буржуазией и помещиками. В 1919 году Маруся Никифорова присоединилась к махновскому движению: Москва сочла ее слишком беспокойной и «запретила занимать руководящие посты» на протяжении одного года. Это наказание было сокращено до шести месяцев благодаря вмешательству Каменева, как мы это видели, во время его визита к Махно. Мирные задачи ее не удовлетворяли, и она вскоре возобновила борьбу против деникинцев. По некоторым сведениям, она якобы была повешена Слащевым в Симферополе осенью 1919 года, однако мы находим какую-то «Марусю» во главе отряда, сражавшегося против красных осенью 1921 года, но установить с уверенностью, идет ли речь о той же личности, не представляется возможным. Эту страстную анархистку представляли иногда одетой во все черное, скачущей на белом коне впереди отряда из полутора тысячи фанатичных всадников!

    Отметим также присутствие в рядах махновцев одного француза, некоего «Рожэ», которого под прозвищем «Француз» упоминают Тепер и Марсель Боди23. Этот Рожэ, кажется, имел «прошлое», он был из «блатных» и из-за «некоторых недоразумений с французским правосудием» дезертировал из французского экспедиционного корпуса в России. На протяжении нескольких месяцев он участвовал в махновском движении и расточал, не иссякая, похвалы Махно, так что Волин хотел его представить Ленину, чтобы он повторил ему свои благосклонные речи об украинских повстанцах. В конце весны 1919 года Рожэ оказался среди большевиков, навязал себя Подвойскому, военному комиссару Украины, по совету Марселя Боди, в качестве командира отряда бельгийских бронеавтомобилей, оставшихся со времен перемирия, и жестоко сражался против белых. Впоследствии он был замешан в более темных делах, служил или просто был использован ЧеКа, затем исчез в потайных отделениях системы, и так и не смог никогда вернуться во Францию, ибо, по словам Марселя Боди, «слишком много знал».

    В социальном плане в движении и его попытках социальной и экономической организации принимали участие учителя. Некоторые дорого заплатили за это: Галина Кузьменко приводит пример с двумя братьями Ефимом и Даниилом Маруценко, а также женой последнего. Все трое были учителями в родном селе Галины, Песчаном Броде, и были расстреляны красными летом 1919 года за свои махновские убеждения24. Другой учитель из Павлоградского района, Чернокнижный, был избран председателем Военного Революционного Совета на 2-ом районном съезде в Гуляй-Поле. После крушения фронта в июне 1919 г., его объявлили вне закона и разыскивали одновременно красные и белые. Он сыграл первостепенную роль в определении задач движения25. С участием врачей и медсестер была также создана санитарная комиссия, и во время занятия Екатеринослава предпринималась попытка организовать подготовку фельдшеров и медсестер, способных оказывать первую помощь26. Отметим также «Песню махновцев», написанную русским анархистом Иваном Карташевым, навеянную словами и музыкой известной старинной песни «Стенька Разин»27.

    Социальная и военная природа махновского повстанческого движения может быть охарактеризована, таким образом, многими чертами: его репрезентативностью по отношению к сельскому пролетариату, из которого вышли большинство его участников, его самоорганизацией, прямой демократией, в значительной мере пропитанной свободолюбивыми традициями запорожцев, стремлением защищать с оружием в руках и до конца социальные завоевания. Каковы были его отношения с распространяемым в то время анархизмом и каков его возможный вклад в теорию и практику анархо-коммунизма? Вот вопросы, которые мы теперь рассмотрим.

    1 Ставшего советским маршалом, см. его рассказ об этой битве в гл. Красный архив, Москва, 1940, № 104, стр. 101-102.

    2 Аршинов, цит. соч., стр. 189.

    3 Директивы командования фронтов красной армии, цит. соч., стр. 222.

    4 История латышских стрелков, цит. соч.

    5 Фрунзе, цит. соч., стр. 431-438.

    6 Там же, стр. 434.

    7 Ленин, цит. соч., том XLV, стр. 20.

    8 М.Рыбаков, Операции Махно в 1920 г., в ж. Красная армия, 1922, № 12, стр. 11-27 (цит. стр.12).

    9 М.В.Фрунзе на фронтах гражданской войны. М., 1941, стр. 466.

    10 Военное знание, 1921, № 20, стр. 31. По данным В.Белаша ( Дороги Н.Махно) среди них были большевистские руководители, которые входили в состав красного трибунала, вынесшего смертный приговор Каретнику и его соратникам в Мелитополе.

    11 Он был похоронен в Луганске, узнаем от его биографа, в парке революции; на его памятнике выгравирована следующая надпись: «Здесь покоится прах Пархоменко, большевика, героически погибшего в борьбе против махновских банд». Ж.Л. Токольников,. А. Пархоменко, Москва, 1968 (не путать его с братом, командиром махновского отряда).

    12 Военное знание, цит. соч., № 18, октябрь 1921, стр. 43-44.

    13 Аршинов, цит. соч., стр. 192.

    14 Фрунзе, цит. соч., стр. 442.

    15 Ленин, цит. соч., том ХХХV, стр. 488.

    16 Цитируется в Солдаты революции, Кишинев, 1977, стр. 51.

    17 Ленин, цит. соч., том ХХХХV, стр. 44.

    18 Ленин, цит. соч., том ХХХII, стр. 216 и том ХХХ, стр. 477.

    19 С.Буденный, Пройденный путь, Москва, 1973, том III, стр. 196 и 201.

    20 Я.Трифонов. Классы и классовая борьба в СССР вначале НЭПа (1921-1923 гг.), Ленинград, 1964, стр. 4-5.

    21 Там же.

    22 Революционная Россия, орган эсеров, выходивший в Праге, 1921, № 11, стр. 22-25.

    23 Фрунзе. Жизнь и деятельность. Москва, 1962, стр. 232 и сл.

    24 Буденный, цит. соч., стр. 195.

    25 Н.Махно. Махновщина и ее вчерашние союзники: большевики, цит. соч., стр. 37-39 и его рассказ об операциях этого периода опубликованный Аршиновым, цит. соч., стр. 193-200.

    26 Аршинов, цит. соч., стр. 197.

    27 Трифонов, цит. соч., стр. 156.

    28 Аршинов, цит. соч., стр. 195.

    29 Буденный, цит. соч., стр. 216-217.

    30 Аршинов, цит. соч., стр. 198-199.

    31 Варецкий, «Маршал Блюхер» Новый журнал, Нью-Йорк, 1951, XXVII, стр. 260-265.

    32 Khrouchtchev, Souvenirs. Paris, 1971, p. 270.

    33 Трифонов, цит. соч., стр. 281.

    34 Там же.

    35 Е.Эсбах, «Последние дни Махновщины на Украине» в ж. Война и революция, Москва, 1926, № 12, стр. 40-50.

    36 Трифонов, цит. соч., стр. 281-282.

    37 Там же.

    38 Эсбах, цит. соч., стр. 47-48. Автор непосредственно участвовал в этом преследовании; поэтому его изложение фактов, не совсем блистательное для красных, следует приветствовать за объективность! Во всяком случае, оно подтверждает рассказ Махно, приведенный Аршиновым, цит. соч., стр. 200.

    39 Этот последний эпизод рассказан Алексеем Николаевым (Первый среди равных, цит. соч.), который должно быть слышал этот рассказ из уст самой жены Махно или эмигрировавших махновцев.

    40 Лебедь, цит. соч., стр. 41.

    41 Р.Эйдеман. «5-я годовщина одного урока» в ж. Война и революция, Москва, 1926, № 12, стр. 33.

    1 Советская Украина. Четыре года войны и блокады. Сборник официальных документов из украинских красных книг. Берлин, 1922, стр. 91 (на французском языке), и Документы внешней политики СССР, Москва, 1960, т. IV, стр. 364.

    2 Там же, стр. 92.

    3 Там же, стр. 435-436.

    4 По-французски, стр. 98-99.

    6 Следует отметить, что до 1991 г. соседние с СССР страны - Финляндия, Турция, шахский Иран и, разумеется, страны-сателлиты, выдавали, попирая все «нормы» международного права, всех советских граждан.

    7 Советская Украина, цит. соч., стр. 123-125.

    8 Там же, стр. 123-125.

    9 Аршинов и Волин, «Махно перед польским судом», статья, напечатанная в русском анархистском еженедельнике в Нью-Йорке. Американские известия, 28 ноября 1923 г., том VI, № 102, стр. 2.

    10 Там же.

    11 Письмо Махно Жану Граву от 12 января 1927 г., хранящееся во Французском Институте Социальной Истории.

    12 В ж. Волна, Детройт, № 45, сентябрь 1923, стр. 45-46.

    13 Письмо Махно Жану Граву, op. cit.

    14 Порт находился тогда в Восточной Пруссии, в настоящее время, после ее исчезновения, Шецин принадлежит Польше.

    15 Н.Махно. По поводу «объяснений» Волина, Париж, 1929, стр. 12-14.

    1 May Picqueray, May la rйfractaire, Paris, 1979, pp. 186-187.

    2 Группа русских анархистов, эмигрировавших в Германию, La Rйpression de l’anarchisme en Russie soviйtique. Paris, 1923, переведено с русского издания «Гонения на анархизм в советской России», Берлин, 1923. Le libertaire - в 1922: № 163, Angel Pestana «La lйgende de Makhno»; N° 190, M. ne. «Nestor Makhno»; N° 193, «Le mouvement makhnoviste et l’antisйmitisme»; Renato Souvarine, «Makhno а la lumiиre de l’anarchisme»; N° 198, «Contre les forfaits prйparйs par les gouvernements polonais et russe (Pour Makhno)»; N° 203, Voline «Donnйes complйmentaires sur les agents bolchйvistes (M. en Pologne)»; N° 217, 16 mars 1923, Teslar, «Au secours de Makhno». La Revue anarchiste: Teslar, «La vйritй sur le mouvement anarcho-makhnoviste et sur le paysan rйvolutionnaire Nestor Makhno», N° 15, 1922.

    3 Еще при его жизни, отрывок из второго тома был опубликован в Le Libertaire: «Les origines de l’insurrection ukrainienne et le rфle des anarchistes» («Истоки украинского восстания и роль анархистов»), № 224, 5, октябрь 1929 г., и в двух следующих номерах.

    4 См. A.Skirda, Antonomie individuelle et force collective. Les anarchistes et l’organisation, de Proudhon а nos jours, Paris, 1987, pp. 161-188 et pp. 245-341. В книге воспроизведены все тексты Организационной Платформы и приложение к ним, а также критические тексты.

    5 J.Kessel. Makhno et sa Juive. Paris, 1926, p. 11.

    6 К.В.Герасименко, «Махно», в «Историк и современник», Берлин, 1922, стр. 151-201.

    7 J.Kessel. Les coeurs purs, Paris, 1927, pp. 13-17.

    8 З.Арбатов, «Батька Махно», в ж. Руль, Берлин, 1922; перепечатано в Возрождение, Париж, 1953, № 29, стр. 102-115 и в Архив Русской революции, 1923, том 12, стр. 83-148.

    9 Н.Махно, «Обращение к евреям всех стран», в Libertaire и Дело труда, 23-24, 1927, стр. 8-10; «Махновщина и антисемитизм», Дело труда, 30-31, 1927, стр. 15-18.

    10 Рассказ о беседе см. Асказо и другие источники, цитированные в Abel Paz, Durruti, le peuple en armes, Paris, 1972, pp. 117-120.

    11 Кубанин, цит. соч., стр. 116.

    12 Н.Махно. Махновщина и ее вчерашние союзники: большевики, цит. соч., стр. 41-43.

    13 Волин. Разъяснения. Париж, 1929, стр. 3 и 12.

    14 Марк Мрачный в письме Ролану Левину от 7 сентября 1970 г. Гренобль.

    15 Н.Махно. По поводу «разъяснения Волина», Париж, 1929, 16 стр.

    16 Дело труда, № 35, апрель 1928, «Ответы на вопросы американских товарищей».

    17 Пробуждение, Детройт, № 23-27, октябрь 1932, «Н.Махно. Чикагский Клуб Прогресса и Петр Аршинов», стр. 60.

    18 Свидетельство, полученное автором во время нескольких бесед в 1970-1971 гг.

    19 Мария Гольдсмит, она же Мария Изидин и Мария Корн, автор многочисленных статей в русской и французской либертарной прессе и, в сотрудничестве с профессором И.Делажем, нескольких научных трудов: Теории эволюции, 1920, и других, опубликованных издательством «Фламмарион».

    20 Зато, полки белых офицеров дивизии Корнилова носили нашивку с черепом над двумя скрещенными шпагами!

    21 Cp. Nestor Makhno. La lutte contre l’Etat et autres йcrits, 1984. Textes traduits et prйsentйs par A.Skirda (содержит их почти полное собрание).

    22 Le Libertaire, N° 198, 6 avril 1929.

    23 Рукопись письма, которое хранится в архиве Жана Мэтрона.

    24 Письмо испанских анархистов 29 апреля 1931 г., опубликованное в русском анархистском журнале Пробуждение, Детройт (США), июнь-октябрь 1932 г.

    25 Н.Махно. К истории Испанской Революции и роли в ней правых и левых социалистов и анархистов. Пробуждение, №№ 30-31, январь-февраль 1933.

    26 Пробуждение, № 18, 1932, стр. 45-48.

    27 Там же, № 52-53, ноябрь-декабрь 1934, стр. 31.

    28 Там же.

    29 Le Libertaire, N° 420, 1-er juiller 1934.

    30 Ibid., N° 424, 19 octobre 1934.

    31 Ibid., N° 475, 20 dйcembre 1935.

    32 Письма автору от 24.11.1981.

    33 Письма автору от 8.10.1979 и 27.06.1981.

    34 Дело труда, № 29, октябрь 1927, стр. 9-11.

    35 К сожалению, Барта не передал эти бумаги на хранение в какую-либо библиотеку или институт, что является наилучшей гарантией сохранности. Впрочем, сам Махно был усердным читателем библиотеки Музея Войны в Венсенне (теперь библиотека Б.Д.И.С. в Нантерре).

    36 Н.Махно. Под ударами контрреволюции, цит. соч., стp. 3.

    37 Заявление, сделанное автору в 1974 г. и Михаилу Палию в 1975 г.

    38 Н.Махно. Под ударами контрреволюции, цит. соч., стp. 4.

    39 Voline, La Rйvolution inconnue, Paris, 1947, p. 669.

    1 Магалевский, цит. соч., стр. 61.

    2 Цитируется Александром Беркманом, Alexandre Berkman, Nestor Makhno, the man who saved the bolsheviks, рукопись, написанная на английском языке незадолго до его смерти в 1935 г. русско-американским анархистом. Мы благодарим Международный Институт Истории в Амстердаме, в котором хранится рукопись, за разрешение опубликовать некоторые отрывки. Этот текст повторяет и развивает раздел «Н.Махно», книги того же автора, The bolshevik myth, опубликованной в 1925 г. в Нью-Йорке, стр. 182-196.

    3 Белаш, цит. соч., стр. 212.

    4 Дыбец, цит. соч., стр. 39 и стр. 44-45.

    5 Бразнев, «Партизаны», в ж. Новый Мир, Москва, 1925, № 7, стр. 75.

    6 В.С. Экспедиция Л.Б.Каменева, цит. соч., стр. 136.

    7 С.Розен, цит. соч., стр. 125.

    8 P.Quaroni. Croquis d’ambassade (перевод с итальянского), Париж, 1955, стp. 5.

    9 Там же, стp. 10

    10 Там же, стp. 6

    11 Л.Вінар, «Відносини між Махном й українською національною армією (1918-1920)», в Розбудова держави, Мюнхен, 1953, 2, стр. 14-20.

    12 Є.Якимов. «Приїзд Махна в Умань», Червона калина, Львів, 1931, стр. 78-80.

    13 Гутман, цит. соч., стр. 67.

    14 В.Т., Инженер, депортированный в Германию во время Второй мировой войны и затем нашедший прибежище во Франции, «Из далекого прошлого (Воспоминания о Махно)», Дело труда, № 41, 1953, стр. 25-27.

    15 Mauricius. Au pays des soviets, «New mois d’aventures», Paris, 1922, cc. 261-267.

    16 С.М., «Махновщина», Революционная Россия, Прага, 1922, № 7, стр. 23.

    17 A.Berkman, цит. соч., стр. 29.

    18 А.Николаев, Первый среди равных, цит. соч., стр. 124.

    19 Калинин, Русская Вандея, цит. соч., стр. 286.

    20 А.Николаев, Нестор Махно, цит. соч., стр. 95.

    21 А.Николаев, Нестор Махно, цит. соч., стр. 17.

    22 А.Николаев, Нестор Махно, цит. соч., стр. 93.

    23 A.Berkman, op. cit., pp. 12-13.

    24 Ida Mett. Souvenirs sur Makhno, рукопись, отпечатанная на машинке на семи страницах и хранящаяся в Библиотеке современной международной документации в Нантерре, Paris, 1948, p. 5.

    25 А.Николаев, цит. соч., стр. 99.

    26 Н.Махно. Махновщина и ее вчерашние союзники, большевики, цит. соч., стр.31-32.

    27 И.Калинин, цит. соч.

    28 Н.Гоголь, Тарас Бульба, собр. сочинений в шести томах, Москва, 1952, т. 2, стр. 59-60.

    29 Кубанин, цит. соч., стр. 80.

    30 Наживин, Статьи о революции, Берлин, 1923, стр. 314.

    31 Муромец, в ж. Пробуждение, 52-53, ноябрь-декабрь, 1934, стр.16.

    32 Об этом разговоре известно по свидетельству Николы Чорбаджиева.

    33 Ida Mett, op. cit.

    34 Paul Avrich, Les anarchistes russes, Paris, 1979, p. 279.

    35 Г.Кузьменко, «Воспоминания. Смерть моего отца». Пробуждение, № 76, 1936, стр.14-24.

    36 Интервью Мэй Пикрэ, взятое автором 28 сентября 1981 года.

    37 Пробуждение, № 50-51, сентябрь-октябрь 1934.

    38 A.Berkman, цит. соч., стр. 14-22, Emma Goldman, Epopйe d’une anarchiste, Paris, 1979, стp. 263.

    39 Аршинов, цит. соч., стр. 217-220 (Волин в своих неизданных писаниях на французском языке утверждает, что Аршинов написал об этих недостатках Махно по его настоянию).

    40 Волин, Неизвестная Революция, Париж, 1947, стр. 680-683.

    41 Ida Mett, цит. соч.

    42 I.Tйper, цит. соч., стр. 84.

    43 Магалевский, цит. соч., стр. 63.

    44 Пробуждение, N19, январь 1932, стр.20.

    45 Письмо автору от 4.10.1981.

    46 Ф.Коваль. «Требуйте освобождения Махно», Американские известия, 17 января 1923, стр.6.

    47 «Смерть Н.И.Махно», Пробуждение, № 47-49, июнь-август 1934, стр. 2.

    48 Л.Липоткин. «Нестор Махно», Пробуждение, № 50-51, сентябрь-октябрь 1934, стр.16.

    1 Кубанин, цит. соч., стр. 161.

    2 Там же, стр. 170.

    3 Там же, стр. 169.

    4 Дело труда, Нью-Йорк, декабрь 1949, № 31, «Воспоминания партизана», стр. 17-18.

    5 Ефимов, цит. соч., стр. 220-221.

    6 Гутман, цит. соч., стр. 62.

    7 Ludovic-H. Grondijs, La guerre en Russie et en Sibйrie, Paris, 1922, стp. 453. Это одна из лучших среди всех появившихся работ о 1917-1920 гг. в России, благодаря богатству документации и качеству наблюдений автора, военного корреспондента западной прессы.

    8 Галина Кузьменко, Воспоминания, цит. соч., стр. 16.

    10 Антонов-Овсеенко, цит. соч., стр. 175.

    11 Кубанин, цит. соч., стр. 175.

    12 Там же, стр. 183.

    13 Там же, стр. 168.

    14 Там же, стр. 167 и 226.

    15 Ефимов, цит. соч., стр. 197.

    16 Дыбец, цит. соч., стр. 129-130.

    17 В.Т. Дело труда, цит. соч., стр. 26.

    18 Сосинский. Воля России. Прага, 1927, стр. 41.

    19 Первый среди равных, цит. соч., стр. 58.

    20 Воспоминания В.Белаша изданы в 1993 году его сыном.

    21 Тепер, цит. соч., стр. 27 и Кубанин, цит. соч., стр. 175.

    22 Мы собрали все эти сведения на основании отдельных указаний в работах Аршинова, Махно и в различных трудах, на которые мы ссылаемся.

    23 Marcel Body, Un piano en bou le au de Carйlie. Mes annйes de Russie 1917-1927. Paris, стp. 102-103. Автор рисует поразительную картину гражданской войны на Украине в апреле-августе 1919 года (он участвовал в отступлении Якира), стр. 99-131. Считаем своим долгом выразить здесь благодарность М.Боди за дополнительные сведения, которые он нам любезно сообщил об этом «Рожэ» и атмосфере эпохи.

    24 Галина Кузьменко, цит. соч., стр. 17.

    25 См. в приложении полный текст одной из его речей, посвященной определению свободных советов.

    26 Кубанин, цит. соч., стр. 190.

    27 А.Горелик, «Песня махновцев», Волна, цит. соч., № 33, сенятбрь 1922, стр. 21: См. Документы в конце книги.